В наших немецких насосах жидкость во впадину между зубьями входила не по радиусу против центробежной силы, а с торца. Я начал исследовать. В моем распоряжении были неограниченные возможности для экспериментов в лаборатории. В конечном счете, я вывел формулу для расчета производительности этих насосов при неполном заполнении впадины в зависимости от давления на входе, т.е. от высоты полета. Я ликовал; до этого мы с Опперманом с интересом ожидали очередного испытания в лаборатории – какой будет высотная производительность? Он, конечно, предполагал, но подогревал мой интерес. И вот я нашел, нашел как это можно, хотя бы примерно, посчитать.
Кроме того, я показал, как протекают высотные характеристики при изменении скорости вращения шестерен для традиционных насосов с радиальным входом, немецких насосов с входом с торца шестерни и импеллерных – торцевых насосов с крыльчаткой, установленной прямо на шестеренках.
И самое главное, я показал, что для торцевых насосов есть однозначная зависимость между диаметром шестерни и максимально достижимой производительностью насоса. Меньше максимальной она может быть по многим причинам, но больше максимальной при любой ширине шестерни, при любом модуле и при любой скорости вращения производительность быть не может. По теории шестеренных насосов больше делать было нечего. Я написал отчет, и в отчете привел график максимальной производительности в зависимости от квадрата диаметра шестерни для уровня земли (взлет) и для полета на высоте 18 км.
Сперва Жуков откладывал подписание отчета: «Вот подожди, сдадим госиспытания», а после госиспытаний выронил фразу: «Ну откуда я знаю, правильно ты написал, или нет». Он даже, не веря мне, предложил доработать насос, превратив его из торцевого в радиальный, и снять еще раз характеристики до доработки и после доработки. Сделал. Все равно так и не подписал. Не знаю, чего он боялся (а зачем он в истории с клапаном сказал: «да делай то, что делал» Между прочим, эта ассоциация у меня возник только сейчас, а тогда я был доверчив безгранично). Обойти Жукова и, тем самым, как бы, пожаловаться на него, я считал неудобным. Когда меня через несколько лет перевели на работу в другой отдел, я, чтобы сдать отчет в архив, принес его на подпись к первому заместителю Кузнецова. Он, подписывая, проговорил: «Ну, Жучок, так и не подписал». Не желая подводить Жукова, я не пошел подписывать отчет к Кузнецову. Жуков ко мне во всех отношениях относился хорошо и позволял делать любые эксперименты.
Я написал статью о насосах и отправил ее в ЦИАМ, но сопроводительное письмо подписал не у Кузнецова, а уж не помню у кого. Когда я поинтересовался ее судьбой, мне сообщили, что она потерялась где-то у начальника ЦИАМа. Я опубликовал статью в секретном журнале и тем самым запретил, или разрешил на нее не ссылаться. Я надеялся, что Главный увидит статью – он все журналы просматривал и ставил на них свою подпись, фиксируя просмотр, но на этом номере его подписи не было. Так он и не узнал о моей «эпохальной» работе (не сложной, инженерной, но совершенно новой, не уточняющей предыдущие знания, а закладывающей основу для уточнения, если кому-либо это захочется сделать от нечего делать). В ЦИАМе на какой-то конференции после моего доклада о насосах в перерыве меня спросили, защитился ли я, когда я сказал, что нет, ко мне потеряли интерес, а я считал, что мне диплом должны преподнести на «тарелочке с голубой каемочкой» – ведь я же работу сделал, работа – вот она. Своим докладом я оповестил о ней мир, но никто не побежал ко мне благодарить меня за это.
