«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма - страница 47



Что стало со старым построенном на Лахте ещё до революции кинотеатром, в котором мама сопровождала немые фильмы игрой на фортепьяно, я не помню, а новый кинотеатр разместили в церкви, с которой сняли кресты и внутреннее убранство – это было уже просто кино – храм культуры. Дядя Вячик заходил в аппаратную и говорил, что аппаратура в нашем кинотеатре хорошая.

Развернув после революции всеохватывающую борьбу с религией, власти стали повсеместно экспроприировать у религиозных организаций культовые помещения. Надо отметить, что население в основном отнеслось к освобождению от обязательного религиозного поведения безразлично, и даже с некоторым облегчением. Когда после февральской революции в армии отменили обязательность причащения, то только 5% добровольно причастились. Нет, они не были атеистами, и после революции не стали ими – они избавились от обязанности, но, к сожалению, лишились и возможности сходить в храм, помолиться, поставить свечку, когда такое желание естественно возникает, если в доме что-то случилось. Некоторые из храмов были уничтожены, а большинство приспособлено под какие-нибудь нужды. В селах в них устраивали склады, мастерские, а иногда, как на Лахте, клубы с показом кинофильмов. Храм в Царевщине под Самарой сохранили, как памятник редкой в России храмовой архитектуры, в какой-то мере поддерживая внешний вид, при полном небрежении к заброшенной внутренней пустоте без окон и дверей. Самарский костел, который является архитектурным памятником, превратили в краеведческий музей, в синагоге организовали какое-то производство, а в кирхе столовую. Доминирующий над Самарой кафедральный собор взорвали и на его месте построили дворец культуры с прекрасной библиотекой, театром и спортивными залами. Для богослужений оставили несколько городских неприметных храмов. Большая часть церковных служащих переквалифицировалась и стала советскими служащими (бухгалтерами, счетоводами, и т.п.), часть вышла из службы по возрасту, упертых отправили в лагеря на перевоспитание, а часть, как следует из литературы, расстреляли.

Кино в бывшей церкви было «нашим». Иногда билеты покупали, но большей частью прорывались «так», т. е. бесплатно. Сунешь подходящую по цвету бумажку, а сами бегом в зал и под скамейку. Очень редко нас оттуда извлекали.

Летом билеты вытаскивали из уборной, которая была во дворе. Билеты туда выкидывали билетёрши, которые их не рвали, а просто отбирали у зрителей – места в зале не нумеровались. Билеты мы тщательно отмывали, сушили и держали до подходящего случая, когда их цвет совпадал с теми, которые в этот день продавались. В общем, ни одного фильма не пропускали, а «Большой вальс» я, помню, смотрел шесть раз.

Для тех, кто работает или учится в городе, составной частью жизни являлась поездка на пригородном поезде.

Вот Яня и Геня одеваются и торопливо завтракают, а в это время раздается гудок паровоза, отходящего от Ольгинской платформы, сёстры хватают чулки – «в вагоне оденем» и бегут на станцию. Сохранилась сезонка тети Гени. Билеты сами по себе дешёвые, а для тех, кто работает или учится в городе и ездит постоянно, билеты еще дешевле, так поездка по сезонке на четыре месяца в два раза дешевле, чем по сезонке на полмесяца.

Из домашних работ, кроме уборки, принести воды из колодца и сбегать в магазин, запомнилась чистка вилок от ржавчины. Нержавеющих ножей и вилок у нас не было, а те, что были, покрывались ржавчиной мгновенно, и приходилось песком их от нее очищать. Особенно трудно это было сделать между ножками вилок, да и закругления между ручкой и лезвием ножа много времени отнимали.