Сожженная рукопись - страница 12

«Инженер» углубился в чтение, не замечал суетливую публику.

Гомон в вагоне вдруг сменился на шорох. Это вошёл важный контролер со своей злой подручной. Та уже раскрыла сумку для штрафов, но билеты оказались у всех. Пассажиры с радостью поднимали их, как стопку водки. Неудача.… Всё же в конце вагона, контролеры нашли свою жертву. Помощница мгновенно оторвала квитанцию. Штраф взыскали с молодого семейства: их дитёнок нарвал бумажки и бросил на пол. Мать уже собрала их, но штраф взяли. Оштрафованные не спорили, видимо, эти деревенские люди были чем-то запуганы. Контролёры ушли, люди зашевелились.

У входа появились двое. Эти шли молча. Пассажиры затихли. Опытным глазом сыщики отыскали свою жертву. Это была женщина в годах, в крестьянской одежде, с ребятишками, видимо с внуками. Испуганное семейство с их узлами вывели.

«Раскулаченые с выселки», – пронесся ветерком шепот.

А перед самым отправлением по вагону незаметно скользнул человек в плаще, яловых сапогах, надраенных по-армейски, сбоку у него что-то выпирало. Голова его не ворочалась, но глаза напряженно «кидались» то в одну, то в другую сторону.

«Тихарь», – отметил Онька. Наконец-то паровоз пронзительно свистнул, ударив, толкнул вагоны назад, разбегаясь, медленно двинулся вперёд, ритмично пыхтя. Поехали… Беспокойство не поспевало за поездом, наконец, отстало. Быстрей из этой мышеловки! Словно бежал, отставая и заглядывая в окна, тёмный уральский лес: сосны красавицы стройные, ели мохнатые, кедры могутные, листвянки, нутром своим вечные.

Вот мелькнул за окном разделительный каменный знак: «Европа—Азия». Местами уральский осевший хребет вылазил наружу своими остатками скальных камней. Сёмка не отрывался от окна. Брюхо сыто, тепло да чисто, сиди и смотри. Поезд нёс их на Север – в чистое, вечное. Смотрел и думал: «Мамка с батькой поди уж померли».

Андрюша, как и его благодетель Бледный, умел по-доброму слушать. И Сёмка говорил и говорил:

«В один телячий вагон со всей округи согнали. Нам с мамкой, батькой нары на третьем атаже достались. Внизу бабы с робятёшками да сосунками. Вскорости все брюхом стали маяться. Власти пришли, в вагон известки сыпнули, а толку чуть. По дороге двоих схоронили – сосунка малого да старика. Ямки им вырыли чуть подале от насыпи да землёй присыпали. Охрана торопила – поезд уж трогался.

Как ни сторожились, проняло и отца. Не везде отварная вода была. Нужду справлять – у поганого ведра очередь стояла. Кому совсем невмоготу, по-другому оправлялся. За руки его крепко хватали, а он зад подале из вагона высунет, так и опрастывал живот. А паровоз ехал, станции объезжал. На одной остановке мать собрала остатки еды и вытолкнула меня из того коллективного гроба. Перекрестила и наказала жить, не умирать, а мы, мол, кончимся, дак не велико горе».

Проехали уже более полпути, дурное предчувствие усилилось. Проводник проходил мимо «инженера», съёжившись от напряжения, делал вид, что не смотрит в их сторону. Бледный не курил, но проходил в конец вагона – дымил длинными папиросами. Вот и сейчас, идя мимо, дал знак Оньке пройти с ним. Надо было понять и предугадать. И Андрюша вспомнил, как фотографию, восстановил в памяти то, что будоражило его. На станции перед самым отходом он слышал, как двое мужчин решали. Один на чём-то настаивал, другой не соглашался. Вспомнился обрывок фразы: «Возьмут в Тайгинке». Они не были пассажирами. Один – железнодорожник, другой в плаще и сапогах. У обоих с правого бока, что-то выпирало. Сомнений не оставалось – это сыскари. ГПУшники кого-то ищут, быть может, и их. Да, их. Если старичка раскололи, он дал приметы и Братишек и Бледного. Найдут и Быка-покойника, если уже не нашли.