Но вот ведь какая странность: если бы она осталась с Хулио, если бы не пережила личную «ядерную зиму» после разрыва, каждый день живя с болью, как Русалочка, идущая по ножам, она никогда бы не встретила Пашку… И если бы Козлевский со скандалом не выпер ее из труппы «Музеона», если бы не травля, умело организованная Мадам, заставившая ее прятаться, и надолго закрывшая путь на сцену – она не ринулась бы шерстить вакансии уборщиц и официанток, и тоже не встретила бы Пашу… и вряд ли бы узнала, что он – кумир театральной Москвы и самая яркая «сверхновая» в созвездии ТМДиК имени Мамонтова – это тот самый «П. Бердянский» с цирковой афиши в Ялте. Тот самый воздушный эквилибрист, в черном и серебряном, легко и свободно паривший между небом и землей, что потряс когда-то не только воображение, но и душу… и так страшно сорвавшийся с трапеции у нее на глазах.
Вспомнив об этом, она на секунду испытала те же самые ужас и горе, и обеими руками вцепилась в Павла, так, что он выронил ключи, и принялась вслепую ощупывать его, желая убедиться, что он здоров и цел, что он здесь, рядом – и кошмар остался далеко позади.
– Машка, погоди, давай дойдем до квартиры хотя бы! – усмехнулся Павел, приняв ее тревогу за новый порыв страсти, подобрал связку и, набрав код на замке, запиравшем подъезд, галантно пропустил ее вперед:
– Прошу, мадемуазель!
Она, устыдившись своей несдержанности, опустила глаза и молча прошла вперед…
«А еще не забудь, что он видел и таскал тебя пьяной!» – удовлетворенно заметила внутренняя мама. Возразить на это было нечего: действительно видел и таскал.
В подъезде с высоченным потолком и хорошо сохранившейся лепниной в стиле советского ампира – такой же, как и в доме Андрея – их встретил вахтер, он же консьерж, седовласый старикан в темно-синем кителе и фуражке с околышем, похожим на милицейский. Бердянский шутовским жестом взял под козырек:
– Здравия желаю, товарищ капитан! Разрешите проследовать к месту жительства!
– Вольно, рядовой, шагай уже, не мешай кино смотреть… – проворчал смотритель подъезда, в чьей комнатке и правда стоял телевизор, показывающий третью серию «Места встречи изменить нельзя».
Стоило Павлу остановиться и заговорить с вахтером, Мария тоже замерла рядом с ним, борясь с желанием спрятать лицо в шарф: ей казалось, что старик смотрит на нее с явным неодобрением.
«Ну еще бы… ты хоть примерно представляешь, сколько таких вот дур он сюда перетаскал… и еще перетаскает?»
– Иди к лифту, Маш, я сейчас догоню… – Павел задал ей направление, а сам сунулся поближе к вахтеру и совсем иным тоном, без всякого шутовства, спросил:
– Петрович, а… ты сегодня никого сюда по мою душу не пропускал?
– Нет, не пропускал, всех твоих малолеток отправил по домам, уроки делать… – все так же ворчливо ответил старикан и, кивнув в сторону незнакомой ему девушки, на всякий случай уточнил:
– Этой-то восемнадцать есть?
– А что, не похоже? – опять созорничал Бердянский, и вдруг понял, что понятия не имеет, сколько Машке полных лет. Двадцать два?.. Двадцать пять?.. Надо бы уточнить для приличия…
– Да черт разберет их нынче, почем мне-то знать? Ты вот мне и скажи…
– Не волнуйся, Петрович, все в рамках УК и ГК, так что пусть спит спокойно дорогой ЧК! – сымпровизировал Бердянский и, поспешив догнать Марию в лифтовом холле, доверительно сообщил ей:
– Домик этот непростой. Тут квартиры получали в основном чекисты заслуженные, да энкавэдэшники, еще при Сталине… так что в подъезде просто церберы караулят, ни одна мышь мимо не проскочит, будет за хвост поймана и с пристрастием допрошена, откуда, куда и зачем… Но постоянным посетителям могут и пропуск выписать…
