Мак настроил себя на борьбу с эмоциями, воспоминаниями, старался удерживаться от просмотра заветных фотографий маленьких девочек с косичками, в красивых пасхальных платьях и танцевальных костюмах. Пытался не думать о сказках на ночь, о первом дне в детском саду, сломанной руке, новом щенке. Он так долго прятал эти воспоминания, что рассчитывал похоронить их навсегда, но стоило ему увидеть дочь, как колени у него задрожали, а в горле перехватило. Он тяжело сглотнул, сжал челюсти и усилием воли взял себя в руки, чтобы справиться с волнением. От Марго сейчас так много зависело.
Наконец она повернулась и посмотрела на него. В глазах у нее блестели слезы.
– Почему ты вернулся?
– Я надеялся, мы обнимемся.
Она лишь еле заметно покачала головой и бесстрастно произнесла:
– Никаких объятий, Мак. Во всяком случае, пока.
Его поразило, что дочь назвала его «Мак», и он приготовился к новым сюрпризам.
Марго холодно смотрела на него, и ее влажные глаза, казалось, прояснились. Она показала на стул у стола рядом с ним и сказала:
– Может, ты сядешь там, а я сяду здесь?
Не говоря ни слова, Мак сел, и она тоже. Их разделял стол. Он разглядывал ее лицо и испытывал восторг. Она его тоже рассматривала, но явно мнения пока не составила. У нее были лучистые карие глаза Лизы, пухлые губы и идеальная кожа. А еще – его высокие скулы и округлый подбородок. Поскольку она не улыбалась, Мак не знал, какие у нее зубы, хотя, как он с ужасом вспомнил, когда ей было двенадцать, они заплатили стоматологу-ортопеду кучу денег. Зубы должны быть идеаль- ными.
– А зачем борода? – спросила она тоном, который почти не оставлял сомнений в том, что растительность на его лице ей не понравилась.
– Я устал от своего вида.
– Часть маскировки?
– Само собой, и очки тоже.
– Ты выглядишь намного старше, чем я помню.
– Спасибо. Ты тоже. Как мама?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я когда-то был на ней женат и мне не все равно.
Усмехнувшись, Марго отвела взгляд.
– Она очень больна, весит не больше восьмидесяти фунтов. Мне трудно поверить, что тебе действительно не все равно.
Он понимающе кивнул и восхитился ее прямотой. Он заслужил все, что она решит ему сказать.
– А Хелен? Как она держится? – спросил он.
– Тебе правда есть до нас дело, Мак?
– Знаешь, мне кажется «папа» звучит лучше, чем «Мак», мы можем об этом договориться?
– Зачем? Пытаешься снова стать отцом? Ты отказался от отцовства, когда бросил нас. Ты не имеешь права считать себя моим отцом.
– Сурово! Но я по-прежнему твой отец, по крайней мере, биологически. И с этим ничего не поделаешь.
– Эмоционально ты перестал им быть. Ты сам отказался, когда бросил нас. А теперь ты вернулся, Мак, так что у тебя на уме? Чего ты добиваешься?
– Ничего. Я вернулся, потому что устал скрываться, потому что бежать было неправильно, и я хочу, чтобы ты услышала, как я это признаю. Я совершил ошибку, Марго, ужасную ошибку, и прошу прощения. Я не могу наверстать упущенное за эти три года, но, по меньшей мере, могу быть рядом следующие три, пять, десять лет. Я вернулся, поскольку узнал о болезни Лизы, и я беспокоюсь о тебе и Хелен. Я не рассчитываю, что вы примете меня с распростертыми объятиями, но дайте мне немного времени, и я заслужу это.
Ее сжатые губы скривились, а глаза снова увлажнились. Это длилось всего мгновение и быстро прошло.
– Ты вернешься сюда?
– Я не знаю пока точно, но нет, в Клэнтон я не вернусь.
