– Итак, когда мама умрет, что будет с нами? Приемная семья? Государственная опека? Как насчет хорошего приюта?
Мак обожал этого ребенка. Она была решительной и жесткой, и из-за него ей пришлось много пережить и рано повзрослеть. Вот и сейчас вместо эмоционального воссоединения она поставила Мака на место и ускользала прочь.
– А как насчет Баннингов? – спросил он.
Марго закатила глаза в притворном недоумении и покачала головой.
– О, полагаю, это часть великого плана. Как ты помнишь, Герми держит весь мир в руках и является верховным правителем. Поскольку нам больше некуда идти, понятно, что мы переедем в большой дом и будем играть по его правилам.
– Герми?
– Так я его называю. За глаза, конечно. Хелен не такая. Она – идеальный ребенок и ластится к нему, называя «папой».
Повисла долгая пауза. Мак наслаждался прозвищем «Герми» и сожалел, что у самого не хватило смелости проявить к бывшему тестю больше неуважения.
– Я спросил тебя о Хелен, – напомнил он.
– Она в порядке. Ей шестнадцать, и по развитию она мало чем отличается от десятилетней девочки. Каждый ее день начинается с горьких слез, потому что ее мать болеет, а затем она проводит большую часть своего времени в страданиях. А ты говоришь не так, как раньше.
– Я постарался изменить акцент, это часть маскировки.
– Как-то неестественно.
– Спасибо.
Марго потянулась к своей сумочке и спросила:
– Ты не против, если я закурю?
Вообще-то это был не вопрос. Она ловко выдернула тонкую сигарету из пачки и прикурила от зажигалки с привычной сноровкой, которая приобретается лишь постоянными упражнениями.
– Когда ты начала курить?
– Год назад или около того. А ты?
– Когда мне было пятнадцать. Бросил после юридической школы.
– Когда-нибудь и я брошу, но сейчас это полный улет. Но не больше пачки в день.
– Твоя мать умирает от рака, а ты взялась за сигареты.
– Это вопрос? У нее рак груди, а не легких. А еще я люблю пиво.
– А кроме этого?
– Хочешь поговорить о сексе?
– Давай сменим тему.
Марго улыбнулась, поняв, что ей удалось его смутить. Она глубоко затянулась и, выдохнув дым, спросила:
– Ты хоть представляешь, как ужасно быть четырнадцатилетней девочкой, которую бросил отец? Она ведь его любила, восхищалась и гордилась им, потому что он был большим адвокатом в маленьком городке? Отец был частью ее жизни – и дома, и в церкви, и в школе, и в семье, везде, где должен был быть отец. А теперь все другие отцы на месте, кроме моего. Ты можешь представить, каково это, Мак?
– Нет. Мне очень жаль.
– Я знаю, что ты сожалеешь. Но это неправильное слово, Мак. Я могу придумать тысячу других, которые подходят здесь гораздо лучше.
– Давай, выкладывай. Я не спорю. Ты хочешь, чтобы я ушел?
– Валяй! Тебе это не впервой. Бежать! Возникли трудности – и ноги в руки!
Марго была решительной и сильной, но по щеке скатилась слеза. Она ее смахнула и на мгновение запнулась, собираясь с духом.
Напомнив себе, что из них двоих взрослый он, Мак сдержался и заговорил тихо и спокойно:
– Я больше не уйду, Марго, если только меня не заставят. Я сказал, что мне жаль, и больше мне сказать нечего. Я очень рад тебя видеть сейчас и хотел бы увидеть снова. И Хелен тоже.
– Есть вопрос, Мак. Когда ты уходил отсюда посреди ночи, ты собирался нас когда-нибудь увидеть снова?
Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно. Она ждала, готовая вновь затянуться дымом тонкой сигареты, которую держала двумя пальцами. Ее глаза сверкали, а взгляд, казалось, вот-вот прожжет в нем дыру.
