Спарта. Миф и реальность - страница 16

Важно отметить еще один момент: тесные контакты царских домов Спарты с дельфийским жречеством подкреплялись большими пожертвованиями царей. После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки. Например, царь Агесилай, ведущий войну против персидского царя в Малой Азии, в течение двух лет пожертвовал дельфийскому святилищу огромную сумму – более ста талантов (Xen. Hell. IV. 3. 21; Ages. 1. 34). Нельзя исключить и такой возможности, что в Дельфах спартанские цари хранили свои ценности. Для Греции использование храмовых центров в качестве банков являлось обычной практикой. И хотя предание не сохранило подобного рода фактов в отношении царей, случай с навархом Лисандром, который оставил в Дельфах денежный вклад (Plut. Lys. 18), позволяет думать, что точно так же могли поступать спартанские цари и их близкие. Некоторые ученые считают, что Дельфы до некоторой степени можно рассматривать как «государственный банк лакедемонян».

Особая близость спартанских царей к Дельфам и отличное знание оракулов, записи которых хранились в Спарте с глубокой древности, сыграли немалую роль и во внутриполитической борьбе. Яркий пример тому – многочисленные манипуляции царей с оракулами на рубеже V–IV вв. Так, в династическом споре между двумя претендентами на престол, Агесилаем и его племянником Леотихидом, решающим аргументом стал истолкованный в пользу Агесилая древний оракул (Plut. Lyc. 22).

Современник Агесилая царь Павсаний (годы правления 409–395) решился использовать изречения пифии, чтобы убедить своих сограждан в необходимости аннулировать эфорат как вредный для спартанской общины политический институт. Находясь в изгнании, Павсаний написал полемическое сочинение, скорее всего, направленное против эфоров. Судя по кратким репликам в источниках, трактат Павсания представлял собой подборку дельфийских оракулов с комментариями самого царя (Ephor. ap. Strab. VIII. 5. 5. p. 366). Оракулы, возможно, были сгруппированы по тематическому признаку: об искажении законов Ликурга, о пользе царской власти, о вреде эфората, об опасности корыстолюбия и т. д. Главным пунктом в этом сочинении, скорее всего, была критика в адрес эфората.

Спартанские цари, представляющие свою общину перед богами, даже если по отношению к ним граждане и не испытывали былого благоговения, имели возможность воздействовать на умонастроения окружающих. Гадания, жертвоприношения, вовремя извлеченные на свет оракулы были удобными средствами политической пропаганды. В качестве примера можно вспомнить спектакль, разыгранный царем Агесилаем в 396 г. в Авлиде перед походом в Малую Азию. С целью саморекламы он принес в жертву Артемиде лань на том самом месте, где, по преданию, совершал жертвоприношение Агамемнон, отправляясь в Трою (Xen. Hell. III. 4. 3–4; Plut. Ages. 6).

Точно так же дело обстояло и в эпоху эллинизма, когда в Спарте, пребывающей в состоянии глубочайшего кризиса, проводили свои реформы цари Агис и Клеомен. Так, Агис IV активно использовал оракулы, как древние, так и недавно полученные, в которых божество советовало спартанцам «остерегаться сребролюбия», установить у себя равенство и вернуться к законам Ликурга (Plut. Agis 9). Клеомен III также искал у богов одобрения своим противоправным действиям. Так, Плутарх рассказывает о сне, который якобы приснился одному из эфоров в святилище Пасифаи накануне переворота. Приснилось же ему, «будто на том месте, где обычно сидят, занимаясь делами, эфоры, осталось только одно кресло, а остальные четыре исчезли, и в ответ на его изумление из храма прозвучал голос, возвестивший, что так лучше для Спарты» (Cleom. 7). Это чудесное сновидение пришлось как нельзя более кстати. Клеомен с его помощью пытался оправдать совершенное им святотатство – преступное убийство эфоров, – заявив, что такова была божественная воля.