– Его несметные богатства не дают тебе спать, бедняга Веррес? – спросил, взглянув на соседа насмешливым и испытующим взором, Авл Габиний, поправляя белой рукой локоны искусно завитых и надушенных волос.
– Неужели не придет день равенства? – воскликнул со вздохом Веррес.
– О чем думали тогда эти дураки Гракхи и этот идиот Друз, когда они решили поднять город, чтобы поделить поля между плебеями, я поистине не понимаю, – сказал Гай Антоний. – Ведь они не думали вовсе о бедных патрициях!.. Кто беднее нас, присужденных видеть, как доходы с наших имений пожираются ненасытной жадностью банкиров? Под предлогом получения процентов с денег, которые они нам ссудили, они налагают арест на наши доходы еще раньше, чем приходят сроки уплаты долгов.
– Кто беднее нас, осужденных скупостью бесчеловечных отцов и силой всемогущих законов проводить лучшие годы нашей юности в бедности, томясь неосуществимыми желаниями?.. – добавил Луций Бестия, оскалив зубы и судорожно сжимая чашу, только что им опорожненную.
– Кто беднее нас, в насмешку рожденных патрициями и только лишь благодаря званию своему пользующихся уважением простонародья? – заметил с выражением глубокой грусти Лентул Сура.
– Оборванцы в тогах, вот кто мы!..
– Лишенные ценза, одетые в пурпур!
– Угнетенные и нищие, которым нет места на пиру богатой Римской республики!
– Смерть ростовщикам и банкирам!
– В ад все законы двенадцати таблиц!
– И преторианский эдикт!
– К Эребу отцовскую власть!
– Да ударит всемогущая молния Юпитера Громовержца в Сенат и испепелит его!
– Но пусть Юпитер сперва предупредит меня об этом, чтобы я мог отсутствовать в этот день! – пробормотал совершенно опьяневший Курион.
Взрыв хохота раздался вслед за этим мудрым замечанием пьяницы и положил конец проклятиям и брани.
В этот момент вошедший в столовую раб приблизился к хозяину дома и прошептал ему несколько слов на ухо.
– А, клянусь богами ада!.. – воскликнул громким голосом, с выражением радости Катилина. – Наконец! Введите сейчас же его и приведенную им с собой тень.
Раб поклонился и уже собрался уходить, но Катилина, задержав его, прибавил:
– Окажите им полное уважение. Обмойте им ноги, вытрите их мазями и дайте им обеденную одежду и венки.
И раб, снова поклонившись, вышел.
Затем Катилина крикнул триклиниарху:
– Эпафор, сейчас же освободи стол от остатков пиршества и приготовь две скамьи против главного ложа для двух друзей, которых я ожидаю; очисти эту комнату от мимов, музыкантов и рабов и приготовь тем временем в соседней комнате все для веселого, приятного и продолжительного пира.
В то время как столовую убирали, гости молча распивали пятидесятилетнее фалернское, пенившееся в серебряных чашах, и ожидали с нетерпением и с нескрываемым выражением любопытства появления гостей. Те скоро вошли в сопровождении раба, одетые в обеденные белые тоги, в венках из роз на головах.
Это были Спартак и Крикс.
– Да будет покровительство богов над этим домом и его благородными гостями! – сказал Спартак, входя в комнату.
– Привет всем! – прибавил Крикс.
– Честь и слава тебе, храбрейший Спартак, и твоему другу! – ответил Катилина, поднявшись навстречу рудиарию и гладиатору. И, взяв Спартака за руку, он усадил его на ложе, которое сам раньше занимал; усадив Крикса на одну из только что поставленных против почетного ложа скамеек, Катилина уселся на другой рядом с ним.
– Итак, Спартак, ты не пожелал провести этот вечер за моим столом вместе с благородными и храбрыми юношами? – И при этом он указал на гостей.
