– Барин-упырь вернулся! – набравшись смелости, выпалил Иван Федосеевич. – Хана теперь всем нашим деревням! Не видать нам покоя, как своих ушей.
– Что за бредни? – председатель еще ниже склонился к старику и поводил кончиком носа. – Да ты, старый хрыч, где-то наклюкался. От тебя за версту разит. Вот и померещилось не пойми чего.
– Ну, погостил в Гавриловке у приятеля, – развел руками старик. – Маленечко принял на грудь за ваше, в том числе, здоровьице. Голова-то у меня яснее ясного, и глаза все видят… Иду я, значится, дорогой через лес, возвращаюсь от друга в родную деревушку. Луна сияет, снег блестит, все видно как днем. Слышу, ветки трещат и что-то падает. Прибавляю шагу, думаю, это под тяжестью снега валится сухостой и надо спешить, пока по башке не хрястнуло.
Захожу за поворот и вижу – лежит посередь дороги большущий лось. Весь чистый, только горло перегрызанное. И барин-упырь сидит возле его головы, кажись, на корачках. Весь разлохмаченный, словно неопрятная девица. Глаза светятся в темноте зеленым, как городские светофоры. Рожа в крови. У меня от страха ноги будто в землю вкопались. Я на него смотрю, и он глядит на меня в упор. Скалит здоровенные клычищи.
Вперед мне было не пройти. Я попятился от него – не спеша и не отводя глаз, как от кабана или медведя. Свернул за поворот и ломанулся через лес к деревне. Откуда только силы взялись в старом теле? Второе дыхание молодости от страха открылось.
Бежал куда глаза глядят. Боялся заблудиться и сгинуть насовсем в лесу. Спасла память. Ведь я каждое деревце и овражек запомнил, когда мы с приятелем в партизанах по чащобе ходили. Вот и вывела она меня к деревенской околице.
– Послушай, Федосеич, я уважаю тебя как ветерана войны и чту твои былые трудовые заслуги перед колхозом, – председатель придержал старика под руку, помогая твердо стоять на ногах, – но не могу поверить в сказки про упырей. Тебе померещилось с пьяных глаз. Ступай домой, проспись, и назавтра будешь как огурчик.
– Напрасно ты не веришь, Илья Ильич, – старик поправил шапку и застегнул верхнюю пуговицу тулупа. – Не привиделось мне. Возвратился барин с того света.
– Я говорила, что не стоило тревожить графа, – издалека подала сиплый голос одна из музейных бабулек. – Не надо было вам, товарищ режиссер, вешать на стенку портрет. Теперь вам никто не скажет, что начнет в его владениях твориться. А ясно тут одно – ничего хорошего. Иван Федосеевич прав. Готовьтесь к худшему, за вами граф придет в первую очередь. Вы нарушили его покой, подняли из могилы.
– Тьфу ты! Что за пещерные дикие люди здесь живут? – возмутился главный оператор. – Как будто не двадцатый век на дворе, а темное средневековье. Для кого партия организует научно-просветительские лекции? Эти невежды на склоне лет верят в детские сказочки!
– Я вас предупредить пришел. Еле добрался до сюда, а вы… – обиженно махнул рукой старик. – Поковыляю, и правда, восвояси. Моих девчат с собой заберу и буду их ночью стеречь с ружьем.
– Иван Федосеевич, а это далеко от клуба? Место, где вы видели покойного графа, – дернуло меня спросить.
Саму себя стыдила в мыслях за то, что готова поверить в сказки. Но уж слишком было неспокойно у меня на сердце с раннего вечера, а как рассказал хозяин дома о встрече с графом, так и вовсе оно забилось изо всех сил, подобно испуганной птичке в клетке.
– Пешком можно дойти, если прямо по дороге, и большая машина должна проехать, – ответил Иван Федосеевич.
