Медведь шагнул на лед и пошел прямо по нему. Он словно никуда не торопился, понимал, что две слабые девушки далеко не убегут по высокому снегу, да и ружья при них нет, которого он еще мог бы побояться.
Мы не могли вернуться к тропинке, для этого пришлось бы делать крюк и приблизиться к медведю. Пробирались сквозь сугробы, уповая лишь на непрочность льда.
– Хоть бы он провалился в студеную воду, как немцы на Чудском озере! – в сердцах выпалила Тоня.
– Разве там не шведы были? – я усомнилась в ее познаниях по части истории, стала вспоминать школьные уроки.
– Шведов разбили под Полтавой, – с уверенностью возразила Тоня. – Дед у меня оттуда родом.
– А-а, ну значит, немцы, – от страха у меня стал пропадать голос.
Медведь, вопреки нашим горячим пожеланиям, никуда не провалился. Он уверенно ступал по льду и даже не скользил.
Мы развернулись и побежали со всех ног, не могли и дальше пятиться, спотыкаясь о коряги и занесенные снегом пеньки.
Добравшись почти до вершины холма, я не удержалась от того, чтобы оглянуться, и увидела, что медведь тоже прибавил ходу. Теперь шатун-людоед не выхаживал вразвалочку, а мчался по нашим следам широкими прыжками. Ничто не задерживало его на пути к легкой добыче: ни снег, ни лед. Это мы с Тоней колупались, кое-как продвигаясь наверх, а он прямо-таки летел за нами, разметая сугробы могучими толстыми лапищами.
Я потеряла время с остановкой и оглядкой. Легкая и шустрая Тоня намного меня опередила, исчезла за неприступной вершиной холма. Потеряв ее из виду я еще сильнее испугалась. Побежала быстрее, задыхаясь на морозе, и оступилась. Наткувшись на корягу, зацепилась за нее ногой, упала и не успела встать. Кубарем покатилась вниз по скользкой горке, прямо к медведю в лапы.
Сумев притормозить и приподняться на руках, сидя на снегу, я увидела, что медведь уже совсем близко. Разинув страшную пасть, шатун мчался прямо на меня, и в голове пронеслись неутешительные мысли, что наступает конец фильма моей жизни.
Все это глупости в кино и книжках – от медведя не убежать, он быстрее человека. На дереве тоже не спастись – на вековую ель косолапый взлетит в два счета, а тонкую березку заломает.
Подружки было не видно и не слышно. Убежала, значит. Сама спаслась, а меня бросила. Друг познается в беде, только иногда бывает слишком поздно, когда наступает тот самый момент прозрения. А впрочем, я же сюда ее затащила, к медведю в гости, а не она меня. Пусть бежит…
Медведь с разбегу прыгнул, и наверное, его разинутая пасть и растопыренные лапы с изогнутыми черными когтищами стали бы последним, что я увидела за свою жизнь, если бы не постороннее вмешательство.
Я не сразу поняла, кто это был и откуда взялся. Что-то темное выскочило с правой стороны и врезалось в медведя на большой скорости. Это было похоже на то, как если бы на перекрестке столкнулись две машины: грузовик и легковушка. Только там исход понятен, грузовик прочней и тяжелей, а то что творилось прямо у меня на глазах, трудно описать словами. Это было ровным счетом против всех научных законов, которые заучивают школьники: физики, биологии, может даже истории с естествознанием.
До того жуткого момента я не представляла, что медведи могут так кричать. Не пугать грозным рыком, не реветь, а истошно орать взахлеб, как умирающий воин на поле брани. Я бы не поверила себе, если бы не слышала этот пронзительный вопль собственными ушами и не увидела своими глазами, как живой и невредимый блондин спокойным небрежным движением разомкнул смертельные для безоружного человека медвежьи объятия, приподнялся, стоя коленями на огромной бездыханной туше поверженного шатуна, выпрямил спину и повернул ко мне взлохмаченную голову. Посмотрел на меня через плечо, и я увидела, что его лицо залито кровью от носа до подбородка, и сквозь этот сплошной ярко-красный цвет белыми проблесками сияют длинные острые клыки, ощеренные не то в победном оскале, не то в адресованной мне широкой улыбке.
