Меня начало трясти так, что зубы застучали, при этом я не понимала, кого боюсь. Медведя? От его зубов и когтей меня только что благополучно защитили. Блондина, который точно не мог быть обычным человеком? Но ведь он меня спас и не показывал признаков угрозы. Вроде даже засмущавшись, он зачерпнул снега в широкую ладонь и обтер лицо. Сошел с туши, развернулся ко мне и снова присел, на этот раз возле головы зверя, едва держащейся на оголенной хребтине. Подумать только, он разорвал широкую и прочную медвежью шею, практически отгрыз голову. Я не могла это объяснить: ни наукой, ни деревенскими байками – ничем.
Видимое доказательство короткой и быстрой схватки – рваные следы от когтей на распахнутой кожаной куртке. С правой стороны. То есть с левой. Это для меня право, а у него рядом с тремя отметинами левая рука. Да, я не перепутала. И на пальцах у него длинные острые когти. Почему я не заметила и не почувствовала этих когтей, когда он лечил мою обожженную руку?
Зубастый блондин приложил палец к окровавленным губам. Я не могла сообразить, зачем он дал мне знак молчать. Не хотел, чтобы я задавала ему кучу лишних вопросов?
Все стало ясно, когда я вздрогнула от неожиданного прикосновения. Кто-то тронул меня сзади за плечо. Я оглянулась и увидела склонившуюся ко мне Тоню.
Подруга не бросила меня, она вернулась и притащила оружие против медведя. Держала в руках большую и тяжелую ветку, раздвоенную поверху на манер детской рогатки.
Вряд ли хрупкая девушка смогла бы отогнать обезумевшего от жажды человеческой крови людоеда этим отколовшимся от дерева суком. Но сам факт, что Антонина Криворучко не бросила меня в беде и попыталась защитить, рискуя собственной жизнью, означал, что наша дружба прошла проверку на прочность.
Я была ей очень благодарна, но вместо слов “спасибо и так далее” в первую очередь собралась хоть как-то объяснить спасительное вмешательство блондина, которого не хуже, чем медведя, боялась вся округа.
– А где медведь? – удивленно заозиралась Тоня.
Не скажи она этих слов, я бы начала ей представлять нашего спасителя, а в тот момент поняла, что, в отличие от меня, подруга не видит ничего дальше мысков моих запорошенных снегом сапог. Ни распластанного на спине убитого медведя, ни того, кто загрыз опасного зверя. А ведь блондин сидел шагах от пяти от нас и все так же не отнимал указательного пальца от окровавленных губ, глядя прямо на меня и не произнося ни слова, не издавая ни звука.
Что за наваждение? Почему я его вижу, а Тоня – нет?
– Медведь напоролся лапой на острый пенек под снегом, заорал от боли и убежал в чащу, – соврала я, вставая на ноги.
Палка-рогатка послужила хорошей опорой.
– Нам повезло, – Тоня с гордостью осмотрела палку. – А я прихватила рогатину, она вовремя под руку подвернулась. В старину мужики ходили с ними на медведя.
Я сняла с шеи фотоаппарат, который стал чувствоваться непомерной тяжестью. Взяла подругу за руку, поблагодарила за то, что не бросила меня на растерзание людоеду, и сказала, что надо идти в деревню, пока медведь не вернулся. Сделала все, чтобы не допустить ее к звериной туше.
Интересно, Тоня увидела бы мертвого медведя, если бы наступила ему на заднюю лапу или приняла за кочку травы под снегом?
Суровый взгляд лохматого блондина предупреждал о том, что нам не следует приближаться к нему и его добыче. Я поспешила увести Тоню подальше от места кровавой расправы.
