– Добро! – устало и весомо произнес тот и не удержался от горькой иронии: – Если вы знаете, как это сделать, будет вам решение и Правительства, и Верховного Совета – действуйте. Премьер, я думаю, подпишет соответствующее распоряжение. Документы начнут готовить сейчас, я команду дам. А вот подпишем только уже утром. Потерпите?
Солнечное утро на Кавказе внезапное и чарующее, как улыбка на суровом лице горца. Борис Николаевич Панков, прикомандированный к спасателям по линии МИДа, тщетно пытаясь проснуться, не выдержал:
– Мне, – сказал он, глядя на Кубарева, сыгравшего побудку, – нравится с ГКЧС работать. Единственное узкое место – дисциплина здесь доведена до абсурда. Не успели прилететь в три часа ночи, как уже в пять вставать…
Панков не кривил душой. Ему действительно нравились чрезвычайщики. Хотя их председатель Кужугетов на дух не переносит мидовцев. Что с него взять! Оперился в Сибири, рулил трестом, заставлял вкалывать «химиков». А здесь от него требуется совсем иное – вести переговоры. Ему же вынь да положь: пока не договоримся, не уйдем! Да, действует парень очень напористо, вразрез с мидовскими технологиями. А впрочем, может он и прав, что идет, как на таран, ситуации ведь нестандартные… Что только не приходится учитывать! Уже дошло до того, что в протоколах для осетин писали Цхинвал, а для грузин – Цхинвали.
И вот идет заседание. Думбадзе смотрит на Кужугетова. В глазах прыгают бесенята, уголки губ кривятся в усмешке: «Этот молодой кудрявый парень для меня противник на полчаса. Сейчас я дам ему это понять!» И закатывает длинную речь… Кужугетов молчит, не перебивает, сидит, не поднимая глаз. Думбадзе, торжествуя, осанисто сел, картинно уперев кисти рук в колени. Кужугетов встал, зрачки расширились от гнева так, что карие глаза кажутся черными.
– Я – представитель Великой России, – тихо и твердо сказал, глядя на Думбадзе. – И прошу относиться к этому адекватно.
Думбадзе не отвечает, молчит, весь ушел в себя: «Разве настоящий мужчина прощает обиду? Нет, он мстит, но изящно, как пристало грузину…» Банкет дает грузинская сторона. На столе – коньяк, вино. Думбадзе гостеприимно предлагает:
– Вот белое вино, прочитайте его название, – голос вкрадчив, источает радушие. – Рекомендую вам это вино. Оно называется Манави. А теперь прочитайте наоборот.
Напротив каждого российского делегата – бутылка. Прочитали полушепотом, но хором получилось все же громко, оглушительно громко:
– ИВАНАМ!
Послеобеденная жара – затишье перед вечерней перестрелкой. Горы под солнцем кажутся не серыми, а ярко-синими.
– Слушай, а почему в междоусобные войны бросили спасателей?
– Потому что нужно спасать людей, – лениво отмахивается от приятеля Юра Инюшин.
– Но спасатели – не спасители. Что мы можем из того, что не может никто другой? – не унимается Володя Мельничук.
– А кто, этот другой? В МИДе, наверно, считают, что это не их дело – чай, не пожарники они, дипломаты. Кто еще другой? Министерство обороны? Бывший КГБ? МВД? Все изрядно подрастерялись…
– Ну да, а мы переквалифицируемся в дипломатов, а если не получится – в солдат?
– Ну а что, смотри, как Михалыч командует, прямо полководец…
Кубарев оглянулся, вытирая взмокший под фуражкой:
– А вы думаете командовать легко? Не горло драть, а мозгами шевелить, чтобы все утром проснулись и знали, куда идти, что делать…
…Люди стояли, выстроившись в один неровный ряд. Старики, дети. Каждый из них держал в дрожащих руках по краюхе серого, с бурыми пятнами хлеба.
