– Да это мой личный шофёр, если хотите знать… Вот я сейчас за бутылкой в село, а он там уже ждёт на дороге. А не будет ждать, я его уволю!
– Га, га!.. – понеслось в балагане. – А правду говорят, что ты замерзал, как собака, на дороге, а он тебя спас?
– Брехня! Когда это я замерзал? Я мужик закалённый! Мне любой мороз нипочём. Особливо когда я в подпитии. Ну, перебрал я малость. Отдохнул на свежем воздухе, а потом пошёл в балаган…
– Не пошёл, а притащил тебя хозяин за шиворот, как блудливую кошку!
Балаган вновь взорвался смехом.
– Притащил? Опять брехня! Не притащил, а помог. Это я ему приказал. Да ежели хотите знать, прикажу, он меня хоть до Москвы довезёт! Вы его ведь не знаете, а я знаю: лопух он и лох. Работал трактористом, шофёром, крановщиком, лопатой и ломом на стройке вкалывал. А теперь что?! И теперь лох. Умные люди прихватизировали всё, что государство создавало. А он как гнул спину, так и гнёт. И притом бабки у него немереные. Открыл чемодан и ну хвалиться: «Смотри, Семён, сколько деньжищ! Скоро «Мерседес» куплю. В Москву поедем в ресторане обмывать».
В балагане недоверчиво загудели.
– Ишь чего, в ресторане захотелось? А похлёбку с костра не хошь? Да и денег у него сейчас нет, как говорится, последний огурец без соли доедает…
– Это как нет? Такое хозяйство построил: склады, скотный двор, подвалы и чёрт его знает, чего ещё у него только нет…
– Ну понастроил, а скотину не разводит.
– Вот раньше были у него деньжата! Он на весь Советский Союз гремел. А сейчас подсел, не по Сеньке шапка.
– Да бросьте вы! Есть у него бабки. Машины вон кажный год меняет…
– Да какие там машины? Горе…
Виктор прислушивался к хмельным разговорам в балагане со смешанным чувством раздражения и обиды. Он всегда чувствовал себя как-то неловко, когда приходил на огороды, где наёмные сельхозрабочие копошились трудолюбивыми муравьями от зари до зари, собирая огурцы, помидоры, перец, баклажаны… Чтобы сгладить это ощущение себя как какого-то праздношатающегося субъекта, Виктор садился с ними за стол, ел пропитанную дымом еду, сваренную прямо здесь, в поле, на костре. Иногда ему предлагали выпить. И он не отказывался, пригубив глоток-другой тёплой водки из будто обгрызанного кем-то по краям, потемневшего от времени стакана. И одевался он так, чтобы не выглядеть белой вороной среди них, обряжавшихся, как правило, во что попало. Ему очень хотелось, чтобы его считали здесь, как говорится, своим в доску. И действительно, порой, когда собирался ехать в деревню, к нему, воровато оглядываясь, подбегал кто-нибудь из рабочих, совал тайком в руки деньги:
– Возьми, хозяин, «горючего». Да не говори бригадиру, а то он с работы выгонит…
– Не скажу, не бойся, – улыбался Виктор.
Ему льстило, что его, вроде, и за начальство не принимают, бригадира боятся больше, чем его.
И вот теперь, нечаянно подслушав разговор своих рабочих, он понял, что их неприязнь и насмешки вызывает как раз то, что он до этого относил к числу своих достоинств. «Нет, а «двуногий» каков? Из-за моего доброго отношения вообразил, что может теперь помыкать мной как хочет. Правильно говорят: «Не сеешь добра – не получишь зла!» – расстроено корил себя Виктор, шагая в хутор. – Надо изменить маршрут, чтобы больше не встречать этого прощелыгу…»
После этого Виктор стал ездить по другой дороге и среди многочисленных забот по хозяйству, казалось бы, совсем забыл о «майоре».
