Стоя в палате, полицейский погрузился в мысли так глубоко, что они выразились извилистой мощной морщиной на его лбу.
– Может, Вам это приснилось? – хмыкнув, спросил он и закрыл свой блокнот.
Перебирая свои последние воспоминания, Дауд подумал: а ведь обычно, проснувшись, он всегда понимал, что увиденное было лишь сном, пусть даже на это уходила минута-другая времени. Однако этот сон казался реальным настолько, что ставил под сомнение даже то, что происходит прямо сейчас.
– Не знаю, – ответил он. – Мне нужно отдохнуть.
– Хорошо, Дауд. Я оставлю Вашему врачу свои координаты. Если удастся что-то вспомнить – дайте знать.
* * *
Штатный патологоанатом полицейского отдела Феликс Гилевский не терпел посторонних глаз в прозекторской, потому старался держать двери в нее запертыми.
Кристоф Адлер был знаком с его повадками без малого три года, но до сих пор настораживался, когда Гилевский, пригласив к себе внутрь, запирал за ним двери на ключ.
– Что тут у нас? – спросил Адлер, указывая на обнаженное тело жертвы, найденной накануне под Карловым мостом, а теперь лежащее на металлическом столе. Голова и ноги неизвестного были накрыты простыней.
– Мужчина, возраст около 30 лет, рваная рана в районе грудной клетки и верней части брюшной полости. Смерть наступила от обширного повреждения внутренних органов, повлекшего кровопотерю. Сердце отсутствует. На запястье правой руки несколько глубоких шрамов.
– Он пытался вскрыть себе вены?
– Когда-то давно, в молодости. Но, очевидно, он не знал, что вены следует вскрывать вдоль, а не поперек.
Прозектор улыбнулся. Он часто улыбался. А из-за того, что большую часть времени он проводил в морге, улыбка его казалась всегда неуместной, потому у посетителей вместо положительных эмоций вызывала раздражение. Адлер догадывался, что это как-то связано с дорогостоящими зубными протезами, которые прозектору установили в прошлом году.
Гилевский продолжил:
– На голенях видны красные узлы – следствие продолжительной болезни туберкулезом. Полагаю, он устал сопротивляться и решил покончить с собой.
– Вы считаете это самоубийством? Нет ли у него следов на шее от механической асфиксии?
Гилевский быстро замигал, словно его заключение было итак очевидным и исчерпывающим и иных пояснений не требовало.
– Удушение? Пан Адлер, его добрая половина тела покрыта гематомой от удара, который он принял грудью. Если таковые следы и имелись, то сейчас мы едва ли их найдем.
Следователь неохотно посмотрел на округлую рану в груди потерпевшего, словно второго норовили проткнуть столбом.
– Чем можно нанести подобное ранение?
– На его коже остались остатки древесины. Полагаю, он не рассчитал и бросился с моста на ледорез. Кажется, позавчера была сильная вьюга, верно? Он мог его не увидеть сверху.
– Его могли сперва убить, а затем сбросить с моста?
Прозектор прищурил один глаз, сомнительно качнул головой.
– Как судебно-медицинский эксперт с 11-летним стажем могу сказать: человек нанести подобные увечья попросту не способен. К тому же в этом не было никакой необходимости: если бы не эта рана, этот несчастный скончался бы от переохлаждения, так и не добравшись до берега.
Тяжело вздохнув, Адлер направился к выходу. Голос Гилевского догнал его уже в коридоре.
– Кристоф, иногда мне кажется, что Вам не хватает работы. Не гоняйтесь за призраками, иначе призраки начнут гоняться за Вами.
