По лицу Путта обильно потек холодный пот, словно и сейчас капитан оказался под пистолетным дулом, которое смертельным зевом уставилось ему прямо в лицо.
– А офицер улыбается и что-то тихо бормочет. А у меня все чувства до того обострились, разобрал, что оберштурмфюрер детскую новогоднюю считалку шепчет. Ну, я ему и говорю – ежик под елкой, а киндер ждут муттер. Немец пистолет опустил и удивленно так говорит: «Вы знаете немецкий?!» А я ему в ответ заявляю, что я чистокровный немец, хоть и родился в России. Андреас Путт так и появился на свет. Документики-то я сразу выкинул, как в окружение попал! И тут же железо стал ковать, пока горячо, вижу, что он отвлекся на мое заявление. Говорю ему – чего комсомольцев стрелять, если рядом настоящий комиссар стоит и тем более жид по матери. И политрука толкаю вперед, прямо на обалдевшего эсэсовца.
Путт непроизвольно дернул плечом, словно снова кого-то толкнул, и его лицо скривилось в гримасе. Нехорошая улыбка растянула губы.
– Политрук жидковат оказался, упал на колени и обосрался. Да с таким газовым выхлопом, что офицер стрелять не стал, в сторону отошел. А другие посмотрели на это дело и начали выталкивать из строя коммунистов. Но многие сами вышли – достойно повели себя. Оберштурмфюрер обратился ко всем пленным, которых добрая сотня была. И сказал, что у нас есть пять минут, чтоб голыми руками всех вышедших умертвить. Кто откажется, умрет. Если все откажутся, всех убьют. Стоим, молчим, головы опустили. Офицер одному говорит: «Будешь убивать?» Тот головой покачал, и тут же получил пулю в лоб. Эсэсовец задает тот же вопрос второму солдатику…
– И что? – жадно спросил Шмайсер.
– А тот как заорет: «Мужики, чего нам за коммунистов умирать!» И хрясь одного по уху. Тот в ответ. Ну, тут десяток и рванули на помощь. Да оно и понятно – надо только кому-то первым начать. Остальные стояли, покуда по ним очередью не вдарили и двоих не убили. Только теперь до всех дошло, что это не шутка. Набросились всем скопом, голыми руками, зубами рвали. Один, правда, не хотел, и его тут же пристрелили. И все – кончились бойцы Красной Армии, убивцами и палачами окровавленными сделались. Всех этой кровью повязали – хитрой сволочью эсэсовец оказался.
Путт вздохнул и вытер рукавом пот со лба. Остальные переглянулись – история капитана была дикой, но то, что она истинна, сейчас не сомневались. Но чтобы вот так – это в голове просто не укладывалось.
– Вначале в полиции служил, а потом меня в Локоть случайно занесло, и в бронедивизион попал…
– Самозванцы вы, братцы. Шмайсер в русские подался, ты в немцы. – Фомин почесал затылок. – Вы уж определитесь на будущее.
– Теми останемся, при своих, – недовольно буркнул Шмайсер. – Только мы не самозванцы, мы каратели. Не зазорно из одного котелка хлебать?
– Не зазорно! У самих грехов достаточно, – резко ответил ему Фомин, чувствуя, что нужно повернуть разговор в другое русло. – Давайте, ребята, по-прежнему, чины и звания нам не нужны уже!
– И то верно, Федотыч! – Путт пожал ему руку. – Лады?
– Лады!
Тем временем Попович взял кружку, черпнул воды, карябнув жестью днище, выпил залпом:
– Воды совсем мало осталось!
– И я о том же! – Фомин повернулся к остальным. – Ладно, разговоры потом вести будем. Сейчас надо снаружи тихонько осмотреться и водички набрать. Он встал с ящика, взял свой ППС, пристегнул набитый патронами магазин и передернул затвор. Путт немедленно проделал ту же процедуру с ППШ, а Попович, кряхтя и охая столетним дедом, взял в руки самозарядную винтовку. И лишь Шмайсер предпочел вооружиться солиднее, взяв проверенный ДТ.
