– Твою мать! Первый раз в жизни такое вижу! – только и сказал капитан, разглядывая старое оружие.
– Надо же, так это бердыш?! – Попович крутил в руках топор. – Я такой же в кино видел, там фильм крутили про этих, как их… А, хрен с ними, потом вспомню. А это пищаль?
– Да. Пищаль и бердыш стрелецкие, сабли и кольчуга от татар остались. Все остальное оружие давно в кузнице перековано…
Фомин устало прикрыл глаза, а остальные с увлечением загремели железом, разглядывая старинное оружие. Но тут неугомонный Шмайсер заговорил о совершенно ином.
– Я вам так скажу, по школе еще помню. Крепостное право отменили у нас вроде в 1861 году. Берем шесть лет – значит, стрельцы появились в 1867. Так?! А в 1905 году уже появились татары эти. Прошло от того времени 38 лет. И все творилось осенью…
– Сейчас начался сентябрь 1943 года. И тоже осень, и ровно 38 лет прошло…
– Получается, – Шмайсер прищурился, – что это как-то запускается с определенной частотой, как такт дизеля. Допустим. Хотя это попахивает мистикой. Но что-то должно этот процесс запускать?
– Так «светлячки», помнишь, пошли, когда Федотыч к стене прислонился? Что перед этим было?
– Да ничего не было, – Попович растерянно пожал плечами. – Бой был, Федотыч, вон, пришел, у стенки сел…
– Кровь! – Фомин подскочил на месте. Его глаза горели, он тер виски ладонями. – Я же руку вытер о стену, помнишь? Бабка здесь невинности лишилась, и дед говорил, что на полу «светлячки» видел, когда уходил! Пару секунд горели и погасли разом… И с татарами… Дядька здесь руку косой порезал. Дождь был, они с женой и сыном здесь сидели. Дядька здесь косы точил. Вот тут он и порезался.
– А как узнали-то? Мертвецы ведь не говорят.
– Так сын его, Пашка, мой братка, на вечерку в село тогда отпросился, мол, дождь сильный идет, до полудня все равно косить нельзя, чего ж вечеру пропадать. Он эти «светлячки» на полу и видел, когда уходил…
– Да… – Путт нервно стучал пальцами по колену. – Вот дела так дела! Как понять такое, Федотыч?!
– Я сам еще всего не понимаю! Андрей, – Путт подобрался, – пойдем, прогуляемся, посмотрим, что здесь к чему! А то – мистика мистикой, а пуля, хоть и дура, но убивает вне зависимости от того, во что ты веришь…
Шмайсер только и придумал, что помахать им вслед, когда Фомин пошел первым по штольне, тщательно подсвечивая себе под ноги. Путт потопал следом, держа автомат наизготовку и делая отсчет шагов.
Через несколько минут в правой стенке обнаружился проем еще одной штольни, и танкисты остановились.
– Посмотрим там, а? – спросил Фомин и, дождавшись кивка Путта, шагнул в темноту. Шли на этот раз дольше, минут пять, осторожно, тщательно осматривая трухлявое крепление.
– Это не главный ход, Федотыч, ответвление. Здесь ниже и уже намного, и крепеж не столь добротный.
– Ладно, пойдем обратно. Стой! – внимание Фомина привлекло что-то блеснувшее в тусклом отсвете свечи. Семен Федотович сделал несколько шагов и застыл, потеряв на секунду дар речи.
– Майн готт! – только и смог сказать Путт, глядя на человеческий скелет.
Именно череп, отполированный временем, и привлек внимание танкистов. Фомин медленно склонился над останками, тщательно осмотрев их. И первое, что бросилось в глаза, была проржавевшая и рассыпавшая на звенья цепь, которая крепилась одним концом за здоровенный штырь, вбитый в каменную стену, а другим к массивному широкому кольцу на заклепке, которое обхватывало кость.
