– Скажи, тебе нравятся женские платья?
– Ты что, с ума сошел? – зашипел тот, понизив голос и вращая глазами. – Ты же меня сто лет знаешь! Я что, на педика похож?
– Никогда, Серж, никогда! – заверил его коллега и подмигнул Соне. – А скажи-ка мне, уважаемый Сергей Борисович, что тебе нравится в женщинах, если не платья?
– Не надо, Саша! – испугалась Соня. – Пусть идет.
– Ну, в женщинах, – пробормотал тот, словно пытаясь вспомнить, что это за зверь такой «женщина» и что в ней может нравиться. – Ну, у них такое… и еще это…
Вместо связной речи он предпочел показать руками, где «такое» расположено и каких объемов должно быть «это».
– Согласен, – в понятной Сергею Борисовичу лаконичной манере ответил Александр Васильевич. – Молодец. Пять баллов.
– А ты что, опрос проводишь со-ци-о-ло-ги-че-ский? – с трудом завершил сложное слово начальник отдела продаж.
– Нет. Мы же на вечеринке, помнишь?
– Ах, да-да-да, – закивал тот и вдруг заметил Соню. – О! Разрешите вас пригласить!
Сергей Борисович качнулся к ней, протянул руку, словно пытаясь ухватиться за женщину, как за опору, но Александр Васильевич загородил Соню собой.
– Извини. Следующий танец обещан мне.
– Как скажешь, – без обиды пожал плечами тот и, забыв о конечном пункте назначения, повернулся с тем же предложением к одиноко стоящей новенькой секретарше из приемной.
Девочка шарахнулась в сторону и попыталась ввинтиться в группу пьяных и шумных программистов, которые с удовольствием разомкнули ряды, принимая ее под свою защиту. Начальник отдела продаж с минуту постоял, пытаясь справиться с ощущением вопиющей несправедливости и осознать себя в этом мире, потом снова повернулся в сторону стола, как стрелка компаса, и уже не сбивался с заданного курса, пока не добрался до предмета своего вожделения.
– Вечер входит в стадию исступления, – прокомментировал его упорное движение к цели Александр Васильевич. – Но у нас еще есть минут десять на танцы и еще десять на то, чтобы вовремя слинять.
– Тогда пошли танцевать? – спросила Соня, опасаясь, что следующий кавалер может тоже оказаться не в кондиции.
На втором танце, приобняв ее за талию, он заметил вялость, с которой она передвигалась вслед за ним.
– Мне кажется, или ты устала?
– Устала ужасно, – пожаловалась она. – Громко. Накурено. И натанцевалась сегодня, как на выпускном балу.
– Ты что же, помнишь свой выпускной?
– От первой минуты до последней!
Еще бы ей не помнить тот вечер и робкого мальчика со светлыми, как у ангела, волосами и яркими фиалковыми глазами, который впервые целовал ее в темноте школьного коридора на последнем этаже, где едва была слышна музыка из актового зала. Он лишь раз прикоснулся к ее груди и почти сразу убрал руку, опасаясь помять праздничное платье. А потом заканчивалась ночь, и был мужчина, который дожидался ее в темном доме, как раньше ждала его она. И целовал ее, заставив почувствовать себя желанной, хотеть близости и забыть обо всем. Ей никогда не забыть, как она едва не стала женщиной и, несмотря на это «едва», вынужденно повзрослела, отказавшись от человека, который был ее тайной надеждой и страстью. Незабываемый вечер, открывший двери в будущее, и долгая ночь, развеявшая детские мечты.
– А я почти ничего не помню, – не подозревая, что вызвал в ней бурю счастливых и горьких воспоминаний, принял эстафету он. – Кто-то из ребят принес водки. Сама понимаешь, какая это гремучая смесь с газировкой для скромного мальчика, которому родители даже шампанского на новый год не наливали. Я собирался на другой день ехать подавать документы в университет. Естественно, не смог. Два дня провалялся в кровати, в муках избавляясь от остатков праздничного ужина и глотая таблетки. Бедная моя мама! Не представляю, как она все это вынесла!
