Когда я проглотила первый шот водки, она выжгла все, что осталось от Эрики, не только на языке, но и внутри. Ночь с ней – пустое, блеклое событие, его смыло первой же рюмкой, как рисунки с песка. А смерть бабушки – тут, рядом, время не разделяет нас, мы так тесно прижаты друг к другу, что ни одна капля, ни одна минута, ни один год, не в силах проникнуть между нами. Я помню о ней каждый день. Даже если бы я не хотела помнить.
И вот, я сижу в баре, поцеловав Эрику, выпив рюмку водки и тоскуя по своей бабушке. Посмотрите на меня, мне 30 лет, я – начинающий алкоголик и уже вполне опытная нимфоманка. Настоящая, клинически подтвержденная. Эрика – далеко не единственная партнерша даже не за ближайший год, а за сегодняшний день. Дома меня ждет моя девушка Лиза, которая сегодня бросит меня, но я еще об этом не знаю. Правда, алкоголизм у меня умозрительный, самопровозглашенный, но от этого не менее реальный. Если бы вы взглянули на меня сейчас, вы бы ни за что не подумали, что девушка, которая расплатилась за шот водки и выходит из бара, и девушка, пишущая эти строки – одно и то же существо. Люди не дают мне и двадцати пяти. И никто бы не признал во мне ни алкоголизма, ни нимфомании. Не потому, что я тщательно это скрываю, совсем нет. Дело в другом. Что-то во мне сопротивляется этим разрушительным страстям и я чаще выигрываю, чем проигрываю в этой борьбе.
Конечно, можно было расслабиться и «получать удовольствие» от этих примитивных радостей, можно было наспех, пьяными руками соорудить нехитрую философскую систему, оправдывающую подобное существование, или же пойти более простым путем и позаимствовать их у писателей вроде Миллера, Монтерлана или Буковски. Это было бы легко. Молодая, красивая девушка, почему бы и нет? Один раз живем, и какие там есть еще оправдания? Но ведь… Не знаю, как объяснить… Должно же быть что-то ещё.
Если пьяная, фальшивая и кратковременная радость – это все, что жизнь может предложить, то все, что я могу сказать по этому поводу: «Ведь это не то, это не то!». Должно быть что-то ещё!
Поэтому я сопротивляюсь. Проигрываю, иногда побеждаю, но каждый раз начинаю борьбу сначала, не сдаюсь. Я и сейчас сопротивляюсь. Выпить только рюмку и пойти домой – это, знаете ли, тоже победа. Но мокрые, скользкие страстишки не смолкают и копошатся внутри. Прохожу мимо алкогольного магазина и ловлю в себе, ловлю и давлю, как таракана, мелкую зависть к двум мужикам с покрасневшими руками, пьющим пиво на холоде. Мне бы тоже хотелось выпить. Напиться. Уснуть. Все свои силы бросить на оправдание этого поступка. Сотого, двухсотого, тысячного.
Удивительно, как мое лицо не превратилось в башмак и даже сохранило тот сорт фальшивой юности, которую даже сами юнцы не отличают от оригинала. Гены и везение, не иначе.
Дома меня ждет непереведенная книга Антонена Арто. Я посвящаю свои вечера работе, чтобы не спиться и не переспать с кем-то. Моя трудолюбивость вызывает восхищение у знакомых. Знали бы они, что за ней кроется. Какая-то часть меня, львиная моя доля, тянет меня пойти к одному прекрасному и, что еще важнее, неболтливому человеку, взять пару бутылок вина и получить весь набор этих доступных, нехитрых, маленьких радостей. Или позвонить другому человеку, который не пьет, но целуется так, что его губы пьянят не хуже вина. Мы бы пошли гулять в лес за его домом, затерялись бы на одной из бледных, слабо протоптанных тропинок и целовали друг друга, и сосны шумели бы над нами, будто мир рукоплескал моему решению не мучить себя и отдаться всем страстям. Но отдаться своим страстям – это как отдаться толпе. Толпе внутри. Топле снаружи.
