Добравшись до гостиничного номера, я долго стоял перед зеркалом. Сил хватило на одну фразу:
– Да, братец. Ты выглядишь опустошённым.
А что? По-моему, красивая фраза.
Голова не хотела перебирать впечатления дня, и сортировать ощущения. Ну, и не надо. Пойду спать. Утро вечера дряннее.
Просыпаться было трудно, но надо. Через несколько часов надо идти в кафе, чтобы побеседовать со следователем. И, о чём? Что-то рассказать ему о вчерашнем дне? Только не представляю, что именно. Андрей не отвечает, это тоже меня настораживает. Ощущаю себя одинокой штукой, так же одиноко болтающейся в лунке. Только, не золотом. Куда Андрей подевался? В одиночку я могу день продержаться, от силы полтора. А дальше, без подсказок, я просто сгину. А не сочинить ли себе эпитафию, пока есть время? Например, такую: «Я здесь лежу, а вы стоите. Чего же вы ещё хотите?». Посетители кладбища будут останавливаться и читать. Может быть, и фотографировать будут. А я буду лежать, и мне будет приятно. Но, сколько не лежи, а вставать придётся.
Тело подчинялось нехотя. Но, надо было принимать человеческий облик. Я даже сделал зарядку, состоящую из наклонов, за, пару раз, упавшей зубной щёткой. Когда я понял, что такие физические перегрузки мне не по силам, я примотал эту щётку лейкопластырем к руке. И тут же постучали в номер. Я решил, что это Андрей, и, без задней мысли, открыл дверь. Передо мной стояла горничная. Что она подумала о постояльце, у которого зубная щётка примотана к пальцам, я не знаю. Она только сказала, что придёт убрать номер попозже. Сама же, схватив тележку с моющими средствами, рывком бросила своё тело вдоль коридора. Я не успел даже глазами за ней проследить. Ей тоже не хотелось сегодня работать.
Теперь пришлось снимать с руки щётку. Куда-то заломился край пластыря, и размотать его стало невозможно. Ни ножниц, ни лезвия, ни ножа не было под рукой, чтобы снять оковы. Зачем я вообще заматывал? Или пойти, и повеселить администратора просьбой срезать пластырь? Да что же это за утро такое? Где этот Андрей?
Кое-как защемив дверью складку лейкопластыря, я всё-таки сорвал его с побелевших пальцев. А щётка, стерва, благополучно брякнулась на пол. Ну, и лежи!
Я вышел из ванной и начал одеваться. Надо пойти куда-нибудь пошататься, чего-нибудь бодрящего выпить, а там и время встречи подойдёт. Оглядев себя перед зеркалом, я пришёл к выводу, что вчерашнее опустошение начало заполняться. Остались тёмные круги под глазами, но не на бал же иду.
Перед тем как выйти, я, ещё разЮ оглядел комнату. Вроде, всё сделал, и ничего не забыл. Хотя, нет, ещё одна деталь. Зайдя в ванную комнату, я посмотрел на лежащую зубную щётку.
– Дура!
Теперь можно было уходить. Все утренние дела завершены.
Кафе действительно находилось там, где говорил следователь. Довольно симпатичная, с большим количеством деревьев улица, была закрыта для проезда машин, и вполне могла сойти за место для отдыха, и спокойных встреч. А само кафе – это переведённая в нежилой фонд квартира на первом этаже. В ней находилась кухня, рассчитанная максимум на микроволновку и кофеварку. Это было видно по меню. Шесть пластиковых столов до половины занимали тротуар. Кафе было рассчитано на отбивание денег за оформление взятки в исполком, а так же, чтобы, в тёплый сезон, побольше «накосить» на пиве. Бутылочное пиво нескольких сортов, и работающий приёмник на местной станции, раскрывали замысел хозяев. Как и количество столиков, увеличение которого влекло за собой установку туалета. Частым, и многопокупающим гостям, разрешали ходить в туалет внутри кафе. А одноразовые посетители, вроде меня, благополучно обгаживали подъезды соседних домов. Одним словом, обслуживание шло рука об руку с предоставляемыми услугами. Ничего страшного, что не в сторону улучшения. Главное движение, а не направление.
