– А, понятно. Такая же система, как у юлы?
– Да, именно. Для того, чтобы заставить пулю вращаться, на внутренней части ствола вырезают специальные выемки. Это и есть нарез. А когда пуля проходит через ствол по этим нарезам, на ней остаются такие же следы. Они зависят от способа производства и от частоты использования каждого конкретного оружия, но, по крайней мере, можно сказать, что не существует идентичных отметин на пуле. Их даже называют «отпечатками пальцев» оружия.
– А у определенного оружия есть определенный владелец. Поэтому владелец оружия автоматически признается преступником. Но что, если поверх этих нарезов сделать новые, такой же формы?.. Нет, это невозможно. Даже при наличии специального аппарата и умелого мастера будут видны небольшие различия между старым нарезом и новым. Даже если на секунду предположить, что такое производство возможно, таких аппаратов и мастеров было бы считаное количество, так что даже планировать это опасно.
Кацураги слушал с восхищением. Он и в прошлый раз понял, что Мадока – такой человек, который сам отвечает на собственные вопросы и раскладывает все по полочкам, но, когда увидел это своими глазами, почувствовал, будто смог прикоснуться к ее проницательности.
– Мадока, а кем работают твои родители?
– Что?
– Ну я просто подумал, может, твои мама и папа занимаются какой-нибудь исследовательской деятельностью…
– У меня нет ни мамы, ни папы.
Ни выражение лица, ни тон Мадоки при этих словах не изменились.
– Они погибли в аварии, когда я была во втором классе средней школы. Раньше я носила фамилию Такидзава. Но когда бабушка забрала меня к себе, я поменяла фамилию на нынешнюю.
Он наступил на мину.
Кацураги в спешке попытался исправить положение:
– П-прости меня, пожалуйста! Спросил какую-то ерунду!..
– Кацураги-сан, почему вы извиняетесь? Простите, но не могли бы вы перестать? – отозвалась Мадока со спокойной улыбкой. – У многих людей нет родителей, и остальным когда-нибудь придется попрощаться со своими. К тому же, пока мои родители были живы, я получала от них огромную любовь и заботу, ничуть не меньше, чем другие дети… О! Если говорить об исследованиях, то, наверное, мою бабулю можно отнести к этой категории. Она имеет отношение к юриспруденции.
Кацураги пытался быть внимательным, а в итоге внимание проявили к его словам. Пытаясь скрыть смущение, он позволил девушке перехватить инициативу в диалоге.
– Ого, юриспруденция?
– Она бывшая судья. Уже двадцать с чем-то лет в отставке, но каждый божий день читает мне проповеди о законах, жизненных порядках и манерах.
– Она строгая?
– Она очень консервативная. Иногда она проводит пальцем по оконной раме, собирает пыль и с укором спрашивает, как какая-нибудь злая свекровь: «Это что такое?» Но если привыкнуть, то с ней довольно весело. К тому же она почти никогда не ошибается.
«Вот оно как», – подумал Кацураги. По тому, как говорила и вела себя Мадока, можно было догадаться, что она из семьи с хорошим воспитанием.
– Можно задать еще один вопрос?
В этой ситуации Кацураги был готов ответить на сколько угодно вопросов.
– Почему, хотя вы тоже полицейский, ваши усилия осуждаются? Ведь преступление, связанное с действующими полицейскими, никого не радует. Почему к вам относятся как к помехе?
Ох! Она вдруг ударила прямо по больному. Но ничего не поделаешь, он должен был отвечать на любые вопросы.
