Средь бесконечной череды созвездий. Книга 2. Гатилайя - страница 13



Мрамор приятно холодил кожу, на звездном небе Гатилайи сияла огромная красноватая луна, в густых зарослях кустарника, окружающего дом, заливались ночные птахи, в траве стрекотали кузнечики. Ночные цветы чуть светились в темноте, наполняя воздух горьковато-пряным ароматом. Теплый, ласковый ветерок лениво колыхал занавеску, отделяющую балкон от комнаты, нежно касался моей кожи, доносил смесь каких-то невообразимых ароматов из окружающего особняк леса и деликатно то ли гладил, то ли трепал мои волосы, к слову, и так взлохмаченные. А может быть, он как раз и пытался их уложить поприличнее?

– Ты бы накинула пеньюар, – задумчиво процедил сквозь плотно сжатые зубы Дрей, не поворачивая в мою сторону головы.

«Че-то они все разговаривают со мной сквозь зубы. Что тот черноглазый на Кате, что теперь этот тут», – как факт отметила я про себя. А вслух, фыркнув, произнесла:

– Хватит с вас и пижамы.

И продолжила наслаждаться ночными видами с балкона. В конце-то концов, не я ж к нему завалилась глубокой ночью. Раскомандовался тут. Он что, ожидал меня ночью при полном параде увидеть? Пусть скажет спасибо, что его жена уговорила меня одеть пижаму. Сама-то я предпочитаю спать раздетой. А все эти их цивилизованные штучки меня раздражают. Обвешались условностями, понимаешь ли. Как спать, так в пижаме и пеньюар накинь. А как ночью в гости проникать, так ничего. Это нормально.

Ночной гость усмехнулся уголком рта, словно читая мои мысли.

– Все такая же, – сварливо произнес он непонятную для меня фразу и, полуобернувшись, изучающее посмотрел мне в глаза.

Его взгляд был чуть рассержен, голос раздражен, но в глубине карих глаз прятались боль, какое-то отчаянье, непонимание и одновременно радость и нежность. Это была очень странная смесь из противоположных чувств. И нечто подобное я уже видела тогда, на Кате, в чернющих глазах прилетка.

– А какое у тебя было прозвище на твоей планете? – неожиданно поинтересовался мой ночной визави.

Я чуть пожала плечами, припоминая. В роду меня звали только по имени и разными ласковыми словами типа: малышка, дитя, куколка и т. п. А… Ну, разве что?

– Звездец, – выдала я Дрею, резко выдохнув.

– Похоже, – улыбнувшись как-то одной нижней губой, произнес он в ответ и снова отвернулся от меня, глядя куда-то прямо перед собой.

Некоторое время мы простояли молча. Не знаю, о чем думал он, я же думала о том, что зеленое солнце и красная луна как-то не вяжутся с голубоватым оттенком кожи аборигенов. Она у них должна быть с зеленоватой. А почему тогда это не так? Они не местные? В их официальной версии истории об этом ничего не говорилось.

И резко повернувшись к Дрею, я выпалила:

– А почему у вас кожа не зеленая? Солнце же зеленое. Вы не местные?

Его губы сжались в узкую полоску, брови сошлись на переносице. Он хмуро окинул меня взглядом и, коротко мотнув головой, задумчиво произнес, словно подтвердил вынесенный ранее вердикт:

– Звездец.

И не успела я открыть рот, как мой собеседник одним плавным движением скользнул с балкона вниз, растворяясь в темноте аллеи.

Я же осталась стоять, наслаждаясь этой ночью и планируя осмотр окрестностей. Надо ж знать, где ты находишься. Тем более когда тебе все вокруг незнакомо.

Наконец, когда красноватая Королева Циклов, как про себя я называла луну, стала бледнеть, отступая за горизонт, я вновь отдала должное сну, с удовольствием припав щекой к нежному шелку наволочки и без страха проваливаясь в мягкую поволоку огромной подушки.