– С самого начала, – холодно отозвался Азариэль, глядя на родственницу совсем не по-доброму.
И добавил, наклонившись к ее лицу и больно сжимая руку:
– И если я только почувствую, только уловлю ваше намерение сделать с ней то, что вы сотворили со всей ее семьей и моим дядей, я вас уничтожу. Весь род, – он коротко глянул матери в глаза, растягивая губы в широкой улыбке.
– Та-та-тата… – кружась, лились по залу, взмывая к потолку, звуки вальса…
И мы с партнером плыли за ней, едва касаясь пола.
К черту все! Сегодня – мой выпускной!
Часам к одиннадцати вечера родственники нас покинули. Отправившись восвояси. И мы к полуночи, переодевшись, пошли праздновать в любимую привокзальную кафешку.
Так было принято.
Гулять не в городе. А здесь – в маленьком станционном кафе. В невзрачном заведении, ставшем для нас первым глотком отдыха, свободы, да всего, что давало возможность переключиться после изнашивающих будней училища. Когда, сидя за его стойкой и поедая нехитрую снедь, ты вдруг осознаешь, что выжил. Просто, выжил. Несмотря ни на что. И более того, ты уже не затюканный начальством и нагрузками первоклашка, а курсант (!), умудрившийся дожить до четвертого курса.
Да!
А потом приходит осознание, что из всего твоего курса не осталось и половины. Мир их праху… Или – прощайте.
Ведь у старших курсов потерь и того больше. Мир их дому…
Ты это знаешь.
И как-то сразу уходит излишняя веселость. А четыре «птички» на рукаве «летят» уже и тяжеловато. И чувствуешь ты себя каким-то потерянным. И поминаешь с оставшимися ушедших…
Но: запах лаванды, проникающий в открытую дверь… Вкус супа, который здешний повар готовит просто обалденно… Гаснущий закат за окном… Будто соскользнувший с картины художника. Воспоминания о практике с ее приключениями… Товарищи рядом… Байки, рассказанные за стаканом минералки.
Все это возвращает тебе веселость.
И в глазах уже пляшет знакомый огонек куража. Отодвигая и грусть, и усталость куда-то на задворки организма. И пошла веселуха! А потом – бегом в училище. Успеть до отбоя!
Много. Очень много воспоминаний. Доверительных бесед. Все связывало обитателей училища с этим местом уже не один год.
И посидеть в этом кафе на дорожку стало традицией его выпускников.
Не нарушили ее и мы.
Из полутора сотен поступивших нас осталось семнадцать. Не такой уж и плохой показатель, учитывая жесткие нравы данного заведения. Зато потери среди окончивших его за все время их службы на различных объектах составляли от силы один процент. А служили его выпускники долго.
Что сказать? Живучие были. А других отсюда и не выпускали. Оставалось только удивляться железным нервам преподавателей, отсутствию жалости у них и присутствию профессионализма.
Они воспитывали и натаскивали, учили и снова натаскивали. Выпуская на свет божий не машины, но нечто более серьезное. Недаром выпускников этих стен уважали и побаивались. Считаясь с ними. И не зря училище стояло некоторым особняком среди других структур подобной направленности. Откуда живых выходило побольше, а выживало на службе поменьше.
Но это лирика.
Сейчас же, завалившись скопом в кафе, мы разместились за прямоугольной стойкой, поглядывая в окна, друг на друга и потягивая коктейли.
За окном простиралась густая, душная, наполненная пряными запахами южная ночь, ничем не напоминающая о том, что на дворе уже совсем не лето. И изредка заглядывающий в открытые окна сквознячок вовсе не нес ожидаемой прохлады.
