Расположение монитора позволяло Данилке тактично отворачиваться от Шпура, изображать поглощение работой. Он сегодня снова не мог говорить, его душили слезы и если бы он начал рассказывать об их причине, то, несомненно, разрыдался. Но дядя Ваня не задавал вопросов в такое время, по всему, видел его состояние, вздохнул пару раз и тоже погрузился в работу, надел наушники и стал считывать-записывать наброски с диктофона.
Пару часиков назад Данилка решил заглянуть домой, отметиться, что требовала делать мамка ежедневно. Ворота были закрыты, и он перелез через забор, зашел домой с огорода. Шурика со Стасом не было. Услышав приглушенный разговор, он заглянул из кухни в зал и увидел лежащих на диване мамку с каким-то мужчиной, оба были пьяны, полуголы, мамка слабо запротестовала, услышав подозрительный шум, но мужик прицикнул грубо, да лежи ты, сука, не трепыхайся. Картина была настолько мерзкой, что Данилка забился в угол сарая и с полчаса рыдал, уткнув лицо в курточку для бесшумности. Он и до этого мельком видел мамку за этим занятием, но по младости лет это его как-то не оскорбляло, не ранило столь сильно. Все они рождены от разных отцов, какие даже не обозначены в свидетельствах. Он знал своего отца, все его звали Лысый, его посадили четыре года назад за убийство, дали девять лет – зарубил топором человека в этом доме, на глазах Данилки. Около полугода Данилка после этого болел, живот и грудь его покрыла страшная чесотка, превратившая кожу в коросту, он часто падал в обмороки. У Лысого это была уже третья судимость, двенадцать лет он до этого уже отсидел. Могли этот раз дать значительно больше, но зарубленный умер не сразу, спустя два дня, что уже классифицировалось не как убийство, а нанесение тяжких телесных повреждений.
Данилка как можно потаеннее вздыхал, но чувствовал, что уже привычно улучшается его настроение, дела с дядей Ваней как-то властно отвлекали от недавнего смрада, оздоравливали. Он покосился на него, тот чему-то улыбался до ушей и торопливо строчил что-то в тетрадь. Данилка тоже непроизвольно улыбнулся, вспомнив, что нынче он снова заночует здесь, так как дома в ходе пьянки его никто не спохватится.
БАРМЕНАРИЙ
Любовь наша кончилась браком. Вскоре у нас родилась дочь, у нее – внучка. У той – правнучка. За это время чувство наше окрепло настолько, что мы решились на рождение еще одного ребенка, а я поступил в суворовское училище.
Какой плебей не мечтает о высверке в «Плейбое».
Не давайте пищу кариесу, голодайте.
Пролетарии всех стран – опьяняйтесь.
«Шлеп-нога», «Колдырь», так кликали все этого хромого.
«Как трусы-то, теплые?» – «О-о, жара, аж, яйца вкрутую».
Утишение утешения.
Самый сильный оратор – стоматолог, его все слушают с разинутым ртом.
Уподобьтесь сусликам, носите домой в дуплах зубов вкуснятину.
Ну и бабье лето – ветер, грязь и прочие выкрутасы. Какие бабы, такое и лето.
Развит не по годам, кушает счетверенной ложкой.
Вставь зубы, а то никакого очарования. Ведь бабы только и твердят, были бы зубы, а Его я и сама подниму.
Купил себе уважение. Поднатужился, заработал деньжат и купил. Оно, оказывается, у невежд совсем дешево, около десяти тыщонок. И вот они уже готовы лизать тебе задницу столь истово, сколь пытались вчера искусать ее же.
У Мамина-Сибиряка есть рассказ о смертельно уставшем рабочем, кто клялся, что может проспать неделю не вставая. Деспот-приказчик дал ему такую возможность, но работяга не выдержал и двух суток, за что его – по условию пари – запороли. Каков слабак, я наблюдаю за многими современными юношами, кто лежать может, безотрывно пялясь в телевизор, месяцами.
