Почему Блюхер переключился с вопросов, связанных с армией, на вопросы сева, не совсем понятно. Наверное, это было связано с ненавязчивой передачей компромата на руководство края.
Далее он сообщил, что армия, сокращая норму выдачи свежих овощей, выделяла краю для посева 5000 т картофеля и 1000 т – Тихоокеанский флот. «Почти столько же, сколько выделяет ТОФ, должны дать пограничники и Дальлаг. Если этого будет мало, то армия за счет сокращения нормы свежих овощей в пайке сможет выделить еще 3–4 тыс. т. Если будет одобрение ЦК, то армия готова была помочь в трактористах и водителях»[55]. Вот на такие самопожертвования и лишения своих красноармейцев готов был согласиться с одобрения партии маршал Блюхер.
Позже, как и все, Блюхер начинает информировать инстанции. Так, 13 апреля 1938 г. он разговаривал с первым заместителем наркома обороны СССР, членом Главного военного совета РККА командармом 1 ранга И. Ф. Федько «по проводу» и просил срочно передать Сталину следующее: «Мои последние наблюдения за работой и поведением тройки работников, о которой речь шла в моей телеграмме тов. Сталину от 27.3 № 01/0071, эта тройка в указанной телеграмме упоминается в ее конце, – приводит меня к выводу о том, что ей политически доверять нельзя. Эти сомнения закрались у меня давно, мне кажется, что у этих людей, начинающих в своих выступлениях с имени ЦИКа и Сталина и этим кончающих, очень плохие дела на практике, или, во всяком случае, вызывающие очень большое подозрение. Я несколько раз слышал автобиографию этих людей по их выступлениям на собраниях и каждый раз у меня оставались от их рассказов сомнения. Двое главных из них в дни Гражданской войны все время болтались на западном и юго-западном фронтах, работая то в 12 армии, то в Мозыревской группе, то в 16 армии.
Теперь совершенно ясно, что на фронте этих армий работала сильная, хорошо сколоченная и многочисленная группа предателей пилсудчиков. Эта группа предателей для насаждения своих агентов по развалу войск широко использовала польские бюро или польские отделы при наших партийных органах. Один из них, у которого Петр Александрович был перед отъездом из Хабаровска, как будто работал и болтался по этим польским бюро, так как сам он уроженец Двинского или Гродненского районов Польши.
Я упоминаю в разговоре Петра Александровича для того, чтобы установить о ком идет речь. Мои настроения в отношении этих лиц Петр Александрович помнит еще по своей поездке на Дальний Восток, о них в разговоре с ним я и тогда высказывал некоторое сомнение, которое сейчас у меня перерастает в убеждение.
Передаю это сейчас по проводу в связи с только что полученными указаниями, свидетельствующими об обстановке на Дальнем Востоке. Свидетельствующими о напряженной обстановке на Дальнем Востоке. Доклад об этих людях и их делах я имел через 2–3 дня передать шифром, сейчас это ускоряю и свои сомнения и очень большие опасения передаю, пользуясь разговором с Вами.
Прошу передать тов. Сталину, что обоих руководителей, о которых идет речь, следует хорошо и немедленно проверить по их личным делам[56].
Понятно ли Петру Александровичу о ком я говорю?
Говорит тов. Смирнов, понятно, Василий Константинович»[57].
Политическая возня продолжалась. 31 марта 1938 г. Стацевич направил в ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову копию материала, присланного М. Ф. Шкирятовым в крайком на Легконравова, в котором тот обвинялся в защите лиц, оказавшихся впоследствии врагами народа. Стацевич просил совета, рассматривать ли этот материал на бюро крайкома?
