Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года) - страница 3

Он не верил в эту войну. «В эту дурацкую войну. Дурацкую… Дурацкую! Она не может быть для Гитлера успешной. Он не сможет ничего сделать… И он не может этого не понимать.» Поэтому долгое время плевал товарищ Сталин на все эти донесения разведки (за полгода их штук триста было, только в июне – шестьдесят), там вранье с правдой так перемешано, что его тошнило. Его и сейчас поташнивало, но не от донесений – от их отсутствия. Хотя и те, что лежали на его столе, вызывали рвотные позывы. Особенно это, суточной давности:

"Германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями СССР, имея незначительный успех на отдельных направлениях. Во второй половине дня, с подходом передовых частей полевых войск Красной Армии, атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника".

Здорово отбили, немцев много укокошили.... Только почему-то нет сейчас у границ наших "передовых частей". И немецких нет – давно ушли вглубь на десятки километров. Тыл там теперь, глубокий тыл.... Немецкий…

Вот и донесений нет, чушь есть. "Чаша, ядом налитая".»

Сталин повернулся к окну и нараспев, не обычным баритоном, а поставленным еще в семинарии высоким тенором, прочитал или пропел по-грузински последнюю строфу своего старого, семинарских времен стихотворения:

"Но очнулись, пошатнулись,

Переполнились испугом,

Чашу, ядом налитую,

приподняли над землей

И сказали: – Пей, проклятый,

неразбавленную участь,

не хотим небесной правды,

легче нам земная ложь.^>2 "

И продолжил уже на русском: «Нет, не стол с бумагами, не пища для анализа, даже не моя чаша с ядом – чужая блевотина на столе. На блюде.... Нет информации, потому нет смысла в рассуждениях, но все равно свербит: зачем? В чем его, Гитлера, цель? На что он надеется? Что рассыплемся как Франция? С чего бы?

Ну ладно, Наполеон попер в Россию. Но он же не по глупости попер! Не по полной глупости! Он думал, надеялся (по дури, конечно, надеялся), что не успеет пересечь границу, как к нему прибудут вереницы царских адъютантов с просьбой о мире. А следом и сам Александр. И плевать ему, Наполеону, на старые (за полгода до вторжения сказанные, притом Коленкуру, французскому послу) слова царя: мол, буду отступать до Камчатки, но врагу не сдамся^>3. Кто нас, русских, слушает, мы ж – Византия, говорим одно, думаем другое, делаем третье…

…Нас, русских, – ухмыльнулся Сталин. – Акцент убрать не можешь, а туда же – русский. Князь, дослужившийся до императора. Сын сапожника, ставший князем за умелые разбои. Грузинский поп-расстрига в короне Российской империи. С партбилетом в кармане.

Но – русский. Когда война, все мы – русские. Будь ты Багратион, будь ты Барклай, будь ты Берия, будь ты Мехлис…. И как в этой стране не переименовывай армию, она все равно останется русской. Кто вообще помнит ее название при последних самодержцах – "Российская императорская"? Сами цари и то постоянно путались – что в речах, что в приказах. Красная, русская, императорская – какая разница? С красным флагом сам Петр воевал, Пушкина читайте....

А ведь к Бонапарту все ж приехал царев слуга, – вернулся к прежней теме Сталин. – Известный Наполеону, Балашов, кажется, министр полиции^>4. Взмыленный, дерганный, в глазах страх, в руках письмо от хозяина, а в письме – просьба о мире. Но Наполеон ничего в ответ писать не стал, морду воротил, цедил сквозь зубы всякие гадости про русских генералов, да про бардак в русской армии. Предложения царя отмел напрочь, но не потому, что хотел воевать – просто цену себе набивал. Желал, небось, чтоб сам царь к нему приехал: попросил, поунижался… Долго ждал, больше двух недель проторчал в Вильно и лишь, как понял, что ответа не будет, что никто с ним встречаться не будет, пошел… Пошел туда, куда идти не собирался. Ошибка…. Но одна ошибка! Не может же Гитлер думать, что товарищ Сталин побежит к нему мириться?