Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 118

В интервью, которое Сталин дал однозначно просоветски настроенному журналисту Уолтеру Дюранти (25.12.1933), он публично высказался о своем удачном ходе на американском направлении. Сидя между портретами Маркса и Энгельса, рядом с рисунком будущего 400-метрового Дворца Советов, который должен был превзойти высотой Эмпайр-стейт-билдинг, диктатор заявил, что Рузвельт «по всем данным, решительный и мужественный политик». Он заверил американские деловые круги, что советские власти платят по долгам («Как всем известно, доверие – основа кредита»). Помимо этого, Сталин подал сигнал Японии. Когда же Дюранти в нужный момент задал вопрос о советской позиции по отношению к Лиге Наций, Сталин ответил, что она «не всегда и не при всяких условиях» является отрицательной, добавив, что «Лига может стать некоторым фактором для того, чтобы затормозить возникновение военных действий или помешать им» [1027].

США не были членом Лиги Наций. Советскую заявку на участие в ней следовало подавать через Францию, и три дня спустя советский посол в Париже уведомил об условиях, на которых Москва была готова вступить в Лигу и региональный альянс [1028]. Франко-советские переговоры проходили в ледяной атмосфере. Недоверие пустило слишком глубокие корни [1029]. Эдуар Эррио, подписавший франко-советский договор о ненападении, а сейчас желавший что-то противопоставить Гитлеру, дал понять, какой будет цена сближения, когда летом-осенью 1933 года, в разгар голода, он посетил СССР, прибыв морем в Одессу. Перед его приездом в Киев в городе были вымыты улицы, с них были вывезены трупы, витрины магазинов заполнились товарами (хотя вход для покупателей был закрыт), а сотрудники ОГПУ и комсомольские функционеры изображали «ликующее население». В Харькове Эррио посетил «образцовый» детский сад, тракторный завод и музей украинского писателя Тараса Шевченко. Когда он захотел побывать в деревне, его отвезли в колхоз, где его снова встречали активисты и оперативники ОГПУ, на этот раз под видом крестьян. И всюду его кормили до отвала. Советская Украина похожа на «цветущий сад», отмечал Эррио в «Правде». «Когда утверждают, что Украина опустошена голодом, позвольте мне пожать плечами» [1030].

Вслед за Дюранти в кабинет Сталина явились два сопредседателя монгольской комиссии Политбюро – Ворошилов и Сокольников и двое монгольских должностных лиц – заместитель премьер-министра по финансам и партиец левого толка, гроза лам. Монголия служила советской витриной и экспериментальной лабораторией для колониального мира, а кроме того, что еще более важно, играла роль обширного оборонительного рубежа на подступах к Южной Сибири, поставляла мясо и сырье для советской экономики (наряду с Казахстаном) и должна была обеспечивать связь с Китаем в случае войны с Японией [1031]. С момента объявления курса на отступление и стабилизацию Сталин беспокоился, что монгольский аналог нэпа позволил поднять в этой стране голову торговцам (нэпманам) и более зажиточным кочевникам (кулакам), а также восстановить свое влияние «классу» лам. Ворошилов сказал, что при всем населении Монголии в 700 тысяч человек в стране по-прежнему насчитывалось 120 тысяч лам, обладавших непомерной властью. («Помимо этого, ламы предаются гомосексуализму, развращая молодежь, возвращающуюся к ним».) Сталин осведомился, за счет чего они существуют. Монголы ответили, что ламам, которые являются духовными вождями, врачами, торговцами и советниками аратов (простого народа), обеспечивают значительный доход их монастыри. «Государство в государстве, – прервал их Сталин. – Чингис-Хан бы не потерпел такого. Он бы всех их вырезал».