Советские советники развязали террор против мнимых японских шпионов, в результате чего расстался с жизнью глава Монгольской народной партии и было арестовано до 2 тысяч человек [1032]. Сталин задал вопрос о бюджете страны, и монголы ответили, что их ВВП составляет всего 82 миллиона тугриков, а государственный бюджет – 33 миллиона; советское правительство предоставило заем в 10 миллионов, но одни только расходы на армию составляли 13 миллионов. «Значительную часть вашего бюджета съедают служащие, – указал Сталин. – Нельзя ли сократить их число?» [1033]
В какой-то момент либо до, либо после этого разговора Сталин встретился с монгольским премьер-министром Пэлжидийном Гэндэном, но в кабинете Молотова. Диктатор написал Гэндэну по итогам этой встречи: «Очень рад, что ваша республика наконец встала на верный путь, что ваши внутренние дела находятся в порядке, что вы укрепляете свою международную мощь и укрепляете свою независимость». Он указывал, что Монголии требуются «полное единство» руководства, полная поддержка со стороны аратов и армия высочайшего уровня, и обещал и впредь оказывать братскую помощь. «В этом у вас не должно быть сомнений, – писал он. – Мы с Молотовым и Ворошиловым благодарим вас за присланные вами подарки». Ответным подарком Советского Союза стали новые автоматические винтовки. «Они пригодятся в боях со всевозможными волками, и двуногими, и четырехногими» [1034].
В том, что касалось сферы культуры, в отличие от сферы иностранных дел и национальностей Сталин долго колебался, прежде чем делать свои поучения достоянием общественности. «…какой я критик, черт меня побери!» – написал он в 1930 году в ответ на понукания со стороны Горького [1035]. Когда Константин Станиславский добивался разрешения на постановку пьесы Николая Эрдмана (г. р. 1900) «Самоубийца», Сталин ответил: «Я в этом деле дилетант» [1036]. Решать вопрос о том, как ему быть с творческой интеллигенцией, диктатор начал с уроженца Киева, писателя Михаила Булгакова (г. р. 1891), в 1920-х годах издавшего роман с изображением семейства киевских белогвардейцев Турбиных в годы Гражданской войны, который не вписывался в традиционный шаблон «красные против белых, добро против зла» [1037]. Успели выйти лишь первые две из трех частей романа, прежде чем журнал, в котором он печатался, был закрыт (в том числе из-за этой публикации), но роман стал сенсацией [1038]. Булгаков сочинил на его основе пьесу «Дни Турбиных». Она была поставлена Константином Станиславским и Владимиром Немировичем-Данченко, вернув популярность основанному ими в 1898 году Московскому художественному театру, начавшему свое существование с постановки пьесы Чехова «Чайка». Москвичи стояли дни и ночи в очередях, чтобы увидеть, как Булгаков изобразил трагедию, выпавшую на долю тех, кто связал свою судьбу с контрреволюцией на Украине [1039].
В смелой пьесе Булгакова вообще не было никаких красных, а из-за того, что он изображал белых живыми людьми, на него посыпались обвинения в том, что он – белогвардеец, давший «бывшим» повод пролить слезы по своим любимым, которых они лишились, и утраченному имуществу. Воинствующие партийцы приравнивали его к «правым» [1040]. Сталин ответил согласием на требования запретить пьесу Булгакова «Бег», тоже из времен Гражданской войны, о людях, которые предпочли отправиться в изгнание, но не жить при большевиках
