Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 123

Шесть дней спустя на новую встречу с диктатором и его приближенными были приглашены и беспартийные писатели. Приглашения делались только по телефону и сопровождались просьбой не разглашать факт приглашения – возможно, для того, чтобы усилить у получивших его чувство избранности. (Ни Бедный, ни Булгаков приглашены не были.) Лишь немногие из 50 собравшихся литераторов когда-либо встречались со Сталиным, не говоря уже о том, чтобы провести целый вечер в его обществе. Все были взволнованы до крайности. Во время первого же перерыва писатели столпились вокруг Сталина, и один из них задал вопрос о государственных дачах. «Из-под кустистых бровей быстро и внимательно глазами проходит по рядам присутствующих, – на следующий день записывал в личном дневнике литературный критик Корнелий Зелинский. – Когда Сталин смеется – а смеется он довольно часто и быстро, – жмурясь и нагибаясь над столом, то брови и усы бегут врозь и в лице появляется нечто хитрое… Сталин, что никак не передано в его изображениях, очень подвижен… Он очень чуток к возражениям и вообще странно внимателен ко всему, что говорится вокруг него. Кажется, он не слушает или забыл. Нет, оказывается, он все поймал на радиостанцию своего мозга, работающую на всех волнах. Ответ готов тотчас, в лоб, напрямик, да или нет. Тогда понимаешь, что он всегда готов к бою. И в то же время берегитесь, если он хочет понравиться. В его распоряжении громадная гамма усыпляющих средств» [1068].

Сталин хотел организовать сплоченное сообщество видных писателей, чьи слова имели бы вес, но которых при этом можно бы было более или менее контролировать. «Я забыл поговорить о том, что вы „производите“, – сказал он после того, как дал слово многим писателям. – Существуют разные виды продукции: пушки, паровозы, автомобили, грузовики. Вы тоже производите „товары“, „труды“, „продукцию“… Вы – инженеры человеческих душ… Как справедливо говорил кое-кто из вас, писатель не может сидеть на одном месте; он должен ознакомиться с жизнью страны. Справедливые слова. Люди преобразуют жизнь. Именно поэтому я предлагаю тост: за инженеров человеческих душ» [1069]. Его перебил Ворошилов: «Не совсем так». Все захлопали, но Сталин повернулся всем телом к наркому обороны: «Мало что будут стоить твои танки, если в них будут сидеть гнилые души. Нет, производство душ важнее производства танков».

Во время второго перерыва были расставлены столы с угощением и напитками (в стране все еще продолжался голод), и Фадеев стал приставать к Сталину, чтобы тот повторил то, что рассказал на предыдущей встрече с писателями-коммунистами: подробности последних дней Ленина. Сталин поднялся, поднял свой бокал и сказал: «За великого человека, за великого человека», затем повторил эти слова снова, словно был немного пьян. «Ленин понимал, что умирает, – говорил Сталин, – и попросил меня однажды, когда мы были наедине, принести ему цианистого калия. „Вы самый жестокий человек в партии, – сказал Ленин, – вы можете это сделать“. – Я ему сначала обещал, а потом не решился. Как это я могу дать Ильичу яд. Жалко человека. А потом, разве можно было знать, как пойдет болезнь. Так я и не дал». После этого были подняты новые тосты и участники встречи стали предаваться еще более смелым мечтам (будет построен целый писательский городок; с нехваткой бумаги будет покончено). «Запомнилось еще, как Горький прощался со Сталиным, целуясь по-мужски в усы, – писал Зелинский. – Горький, высокий, наклонялся к Сталину, который стоял прямо, как солдат. Глаза Горького блестят, и он стыдливо, незаметно смахивает слезинку в сторону»