Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 46

7 октября Молотов, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев, Микоян и Каганович, с которыми не было Кирова (находившегося в Ленинграде), Косиора (на Украине), Рудзутака и Калинина (оба уехали в отпуск и вообще не входили в ближний круг), в отсутствие Сталина встретились, чтобы обсудить его предложение о замене Рыкова Молотовым [323]. На следующий день Ворошилов писал в Сочи о том, что «я, Микоян, Молот[ов], Каганович и отчасти Куйбышев считаем, что самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства». Орджоникидзе тут не упомянут. Ворошилов добавлял: «…в данный момент, как… никогда еще раньше, на СНК должен сидеть человек, обладающий даром стратега». Эпизодические вмешательства Сталина в повседневную работу правительства не шли ей на пользу, и каким-то образом упорядочить их было бы полезно [324]. Может быть, они также полагали, что, если Сталину придется вникать в мелочи управления страной, это ограничит его диктаторскую власть, поскольку присматривать за партийным аппаратом придется кому-то другому. Ворошилов в своем письме признавал: «Самый важный, самый, с моей точки зрения, острый вопрос в обсуждаемой комбинации – это партруководство» [325].

Микоян в отдельном письме подтверждал, что поддерживает «единое руководство», «как это было при Ильиче». Каганович в своем письме Сталину от 9 октября оставлял решение за ним, отмечая: «…только благодаря вам основные главные стратегические маневры в хозяйстве, в политике определялись, будут и должны определяться вами, где бы вы ни были. Но лучше ли станет, если бы произошла перемена, сомневаюсь». Он заключал письмо словами о том, что это аргумент за назначение Молотова. Молотов в тот же день послал письмо с перечислением причин, по которым он не годится на эту должность, и призвал Сталина самому возглавить Совнарком, хотя и признавал, что от этого пострадают партийная работа и Коминтерн. Неудивительно, что Сталин решил оставить за собой партийный аппарат, благодаря которому он имел последнее слово в политических и кадровых вопросах, не обременяя себя повседневной работой в правительстве. Орджоникидзе из частных разговоров вынес уверенность, что Сталин в настоящий момент считал «неуместным» «полное (в том числе и внешнее, перед лицом всего мира) слияние… партийного и советского руководства». Орджоникидзе, пожалуй, вторая очевидная кандидатура на место Рыкова, соглашался со Сталиным, что того должен сменить Молотов. «Он [Молотов] выражал сомнения, насколько он будет авторитетным для нашего брата, – писал Орджоникидзе Сталину, – но это, конечно, чепуха» [326].

Вернувшись в Москву, Сталин 14 октября 1930 года принял руководителей ОГПУ – Менжинского и Ольского (который был только что поставлен во главе особого отдела, занимавшегося армией) [327]. В тот же день ему на Старую площадь позвонил Бухарин, потребовав личной встречи. Сталин передал Бухарину часть протоколов допросов по делу Промышленной партии, в которых упоминались террористический заговор против диктатора и связи заговорщиков с правыми уклонистами. В телефонном разговоре Сталин обвинил Бухарина в том, что тот, критикуя партийную линию, создает атмосферу, способствующую террористическим актам. В тот же день Бухарин взорвался в частном письме: «Я считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой и, в конечном счете, неумной». Сталин ознакомил с его посланием других членов Политбюро