Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 59

.) Многие нэпманы вернулись в деревню, но значительное их число устроилось в отделах снабжения, заняв привилегированное положение при новом социалистическом строе [432]. Между тем во многих городах уже были учреждены карточки на хлеб и другие продукты питания, и Сталин включил вопрос о снабжении рабочих продовольствием – этой ахиллесовой пяте режима – в повестку дня декабрьского пленума 1930 года. Пленум одобрил зародившуюся на некоторых заводах практику создания «закрытых» кооперативов, занимавшихся распределением бакалейных товаров и одежды среди рабочих. Крупнейшие заводы вскоре обзавелись собственными подсобными хозяйствами, зернохранилищами и складами товаров, что являлось незапланированным, но логичным результатом гонений на легальную частную торговлю и частное предпринимательство [433].

Советское партийное государство резко отличалось от прочих авторитарных режимов того времени уже благодаря своему монопольному положению в политике и в публичной сфере и своим динамичным массовым организациям, однако постепенное построение социоэкономической монополии являлось еще одним важным аспектом пути к установлению тоталитарной власти. Централизованные заготовки и распределение наваливались почти непосильным бременем на административный аппарат, однако значительная коррупция и бытовая изобретательность обеспечивали людям пространство для маневра. Тем не менее отныне Советское государство контролировало не только политическую активность людей и мысли, но и то, где они работали, где жили, чему учили детей и даже калорийность их питания – по сути, все аспекты жизни их самих и их семей [434].

В состоянии перетряски находилось само государство, претерпевавшее стремительный рост, которым оно было обязано ликвидации частной собственности и политическим чисткам [435]. На многие вакансии, возникшие благодаря расширению государственного аппарата и арестам, выдвигали квалифицированных рабочих [436]. Это изменило демографический состав аппарата (но не его образ действий) и рабочего класса: доля рабочих в крупной промышленности, чей возраст не превышал 22 лет, достигла одной трети; выросла и доля работниц [437]. Новые управленцы и инженеры имели гораздо более обширный практический опыт, чем их коллеги царского времени, но на данный момент наблюдалась серьезная нехватка компетентности, что в сочетании с лихорадочными темпами производства вызвало эпидемию несчастных случаев и расточительства [438]. С некоторыми важными стройками пришлось повременить. Орджоникидзе открыл Всесоюзную конференцию работников социалистической промышленности (30 января – 4 февраля 1931 года) речью, в которой отстаивал количественные плановые показатели развития промышленности, но призывал контролировать издержки, дополнять централизованное снабжение контрактами на прямые поставки с других предприятий и ввести ответственность управленцев за финансовые результаты и качество продукции. Более того, он защищал «буржуазных» специалистов, которых в течение полутора лет публично обвиняли во вредительстве и предавали за него суду [439].

В последний день работы конференции в зале появился Сталин. «Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи!» – заявил он, дав поучительное объяснение: «Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми… История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную… Таков уже закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб – значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться». Из этого он делал вывод: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»