Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2 - страница 60

Диктатор играл на струнке вечных мучений России из-за ее относительной слабости по сравнению с Западом, а также новых страхов перед иностранными силами, ополчившимися на социалистическое отечество. Как вспоминал один участник конференции, Сталин «буквально открыл клапан, давая выход пару» [441]. Но при этом он потребовал от руководителей не замыкаться в стенах кабинетов. «У нас нередко думают, что руководить – это значит подписывать бумаги… – указал он. – Это печально, но это факт… Как могло случиться, что мы, большевики… вышедшие с победой из жестокой гражданской войны, разрешившие крупнейшую задачу создания современной промышленности, повернувшие крестьянство на путь социализма, – как могло случиться, что в деле руководства производством мы пасуем перед бумажкой? Причина тут заключается в том, что подписывать бумагу легче, чем руководить производством». Сталин призвал руководителей: «…вникай во все, не упускай ничего, учись и еще раз учись. Большевики должны овладеть техникой. Пора большевикам самим стать специалистами. Техника… решает все. И хозяйственник, не желающий изучать технику, не желающий овладеть техникой, – это анекдот, а не хозяйственник» [442].

Кого следовало считать кулаком? Владельца трех коров? Четырех коров? Критерии порой были расплывчатыми. Но навязанные центром квоты заставляли давать ответ на этот вопрос [443]. Нередко на кулаков доносили в превентивном порядке, чтобы уберечься самим или сводя старые счеты. «Социализм… есть религия ненависти, зависти, вражды между людьми», – писала группа крестьян из Калининской области (с центром в городе Калинине, бывшей Твери) в газету «Социалистическое земледелие» (март-апрель 1931 года) [444]. Некоторые крестьяне мотивировались классовыми настроениями, однако для выполнения квот в кулаки приходилось внезапно записывать многих крестьян-середняков и бедняков. Кулаками становились все не желающие становиться колхозниками, какими бы бедными они ни были. Понятие «подкулачник» позволяло сделать законной добычей кого угодно, а амбициозные сотрудники тайной полиции превышали спущенные им квоты [445]. Согласно классификации самого ОГПУ, многие из тех, кто попал в сети антикулацких кампаний, были мелкими торговцами, «бывшими», священниками или различными «антисоветскими элементами» [446]. Спешка, произвол и безудержное насилие лишь способствовали проведению операции, порождая хаос и страх утраты контроля за событиями, что влекло за собой новые суровые меры [447]. По приказу Сталина в конце мая началась вторая волна депортаций кулаков (продолжавшаяся до ранней осени 1931 года), которая своими масштабами почти вдвое превысила прошлогоднюю [448]. При этом он полагался на местных партийных боссов, но главным образом на ОГПУ и острую конкуренцию между Ягодой и Евдокимовым за его расположение [449].

В целом по стране было раскулачено около пяти миллионов человек – в это число входят как раскулаченные полицией и односельчанами, так и те, кто предпочел спасаться бегством; при этом не известно, сколько умерло во время депортации или вскоре после нее. Без суда и следствия было расстреляно до 30 тысяч глав домохозяйств. Оперработники ОГПУ на скорую руку создавали колонии раскулаченных, вскоре переименованные в спецпоселения; предполагалось, что они будут жить на самообеспечении, но, несмотря на лавину указов, поселения, в которых действительно имелось жилье, создавались с запозданием