***
– Пожалуйшта, дай водищчки испич, не дай помереть бедному Ведомиру… – ноги у старца подкашивались, колени дрожали. Хотел подойти к Даньке поближе, но не смог. Так сильно устали ноги, что буквально с трудом держали тело. Он сделал несколько шагов назад. Схватился за невысокий деревянный забор, чтоб не упасть. Данька видел, что ему совсем поплохело, поэтому ускорился. Быстрее крутил ручку колодца, которая с лязгом наматывала, поднимала с холодных водяных глубин чистую студёную воду. Ведомир постоял, отдышался немного и уселся наземь. Спиной прислонился к забору.
– Уф-ф… – вытянул ноги, благодатно вздыхая. Данька как раз накрутил цепь до упора. Вода немного расплескалась из наполненного всклень ведра. Десятилетний мальчик одной рукой держал ручку, другой изо всех сил старался вытянуть ведро и поставить на колодезный подоконник. У него получилось. Лицо красное, ноздри раздуваются. Слышно, как сильно и глубоко дышит. Отдышался и перелил воду из колодезного ведра в домашнее. Зачерпнул из стоящей на колодце белой металлической кружкой. Подошёл к старцу.
– Возьмите, дядь Ведомир. Токмо очень она холодная, осторожней. А то зубы заболят. Зало́мят, как у меня. – Данька присел рядом с ним под тень деревянных досок, сорвал зелёную травинку с колоском, зажал зубами. Иногда прикусывал и двигал её языком, от чего та крутилась и болталась туда-сюда.
– Ох, спасибо малой, – Ведомир принял из рук мальца кружку, и пригубился, отпивая из неё понемногу, маленькими глоточками. – Ого, и вправду холодная, ледянющая прямо. Много и не выпьешь сразу. А если выпьешь – сдохнешь. – Данька посмотрел на него настороженным взволнованным взглядом.
– Так как тут не сдохнуть, ежели от такого питья холод аж до самого мозгу́ пробирается. Тот коркой льда сразу и обернётся, – пошерудил давно нестриженную голову пацана. У того соломка выпала изо рта.
– О-о, совсем одичал в нашей деревне за́ лето. Того и глядишь, в аборигена, или как там этих называют… – почесал свою серую голову. – А, вспомнил, орангутанги. У, у, у! – замотал руками из стороны в сторону на согнутых локтях. Данька во всё горло громко рассмеялся. Ещё по тихой утренней деревушке пронеслось эхо. А дед продолжал:
– Уже чувствую прямо… Вот сейчас у меня в голове, изнутри, начиная с затылка, черепушка ледяной коркой покрывается и тоненькой плёнкой распространяется по всей голо́вушке, аки огонь на тюк сена накинулся. И пожрать его готов. Весь, за раз.
– Ой, да хватит тебе что ль, дядь Ведомир, – отмахивался от придурошного мужичка Данька. – Ещё каких «гутангов» выдумал, – немного успокоился и игриво толкал, раскачивал в плечо, сидящего на попе Ведомира.
– А ты что, не знаешь? Ба-атюшки мои… Бананы сгнили, переспели, их мартышки не доели! – защекотал Даньку так сильно, что тот снова засмеялся и завалился боком на травку.
– Что за шум, а драки нет? Или всё-таки есть? – из дома вышла бабушка со своей дочерью.
– О, а я уже хотел парню допрос совершить, под ужасными нечеловеческими пытками. Мол, где мамка твоя и сестра с бабкой. Дома ли они, аль делись куда-то? – не переставал щекотать мальчишку, но уже немного слабее. Чувствовал, что у Даньки не остаётся сил смеяться и нормально дышать. Выдыхался потихоньку малец.
– Ну Ведомир, вот мы здеся, чего хотел? Неужто что-то важное, раз так летел к нам, на своих, уже отнюдь не молодых ногах? – баб Женя сама потихоньку ковыляла, спускалась по ступеням. – Смотри, Марин, как торопился…
