Стамбул: от разбитого сердца к исцелению - страница 3

– Привет, – сказал он, не встречаясь со мной взглядом.

– Привет, – ответила я. Голос предательски дрогнул. Я ненавидела это в себе – дрожать перед тем, кто ушёл. Кто оставил.

Я подала ему чай. Мы сели напротив, как чужие. Он смотрел на стены. Я – на его руки. Они были такими же знакомыми. И всё же – как будто чужие.

– Ну и что теперь? – спросила я. Слова вышли медленно, будто через сопротивление внутри.

Он не сразу ответил. Только отпил глоток чая.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь… хочешь ли быть со мной? Или не знаешь, что чувствуешь?

Он пожал плечами. Словно этот разговор был для него слишком тяжёлым грузом. Словно я просила о невозможном.

– Я просто… не могу ничего обещать. Я живу сегодняшним днём.

Я почувствовала, как сердце, словно стекло, треснуло внутри. Сначала по краю. Потом глубже.

– А я, выходит, всё это время жила ожиданием?

Он молчал. Его чай остыл. Мои руки дрожали. Я ждала. Верила. Писала письма – и не знала, прочтёт ли он. Хранила голосовые. Бережно. Словно они могли вернуть меня к нему.

– Я скучала, – сказала я. Тихо, почти по-детски. Он не ответил. Только выдохнул.

– Прости… но я не могу быть сейчас с кем-то. Даже с тобой.

Это «даже с тобой» больно задело. Оно звучало так, будто я – последнее, что он мог бы выбрать. И то – не сейчас.

Я сжала чашку, будто она могла согреть не пальцы – сердце.

– Ты бы мог просто сказать, что разлюбил.

– Это не так просто, – прошептал он.

– А что тогда? Удобно – жить одним днём и не брать с собой ни чувств, ни людей?

Он встал. Я смотрела, как он надевает куртку, поправляет рукав. Словно это не наш последний разговор, а просто визит между дел.

– Береги себя, – бросил на прощание.

– Поздно.

Я слышала, как прикрылась дверь. И в этой тишине между чайником, пульсом в висках и раскалёнными от злости глазами – я впервые поняла: любовь не всегда уходит с криком. Иногда она просто не возвращается. Он не ушёл. Я уже почти ждала щелчка двери, глухого звука уходящих шагов по лестничной клетке, – но он остался. Просто замер в коридоре, не поднимая глаз. Затем вернулся.

Сел обратно на диван. Молча. Как будто искал во мне тепло, но не мог решиться.

– Можно я останусь на ночь? – спросил он почти шёпотом.

Я кивнула. Не потому что простила. Потому что внутри всё затопило тем, чего я ждала месяцами. Он рядом. Здесь. Его голос, его запах, его руки – всё то, что я столько раз представляла в своих письмах.

Мы молчали, а потом медленно оказались рядом. Не было страсти – не буря, а скорее, возвращение к чему-то слишком знакомому, чтобы бояться. Он обнял меня – крепко, будто действительно не хотел уходить. Я вдыхала его кожу, чувствовала, как его пальцы скользят по моим волосам, как губы прикасаются к виску. Всё казалось настоящим. Он гладил меня, как будто запоминал. Поцелуи были мягкими, усталыми, полными молчаливой нежности. Ночью он положил голову мне на грудь. А я гладила его спину, замирая от каждой минуты – чтобы не спугнуть.

– Я прочитаю их, – сказал он вдруг. – Все твои письма. Обещаю.

Я почувствовала, как внутри отозвалось: он ещё здесь. Может, не всё потеряно.

– Они настоящие, – прошептала я.

Он ничего не ответил. Только прижался ближе.

Я заснула в его объятиях, впервые за месяцы без тревоги, будто он своей тенью закрыл от всей боли. Но утром… он просто оделся и ушёл. Почти по- обычному. Поцеловал в губы и сказал:

– Не думай ни о чём. Просто живи.