Стамбул: от разбитого сердца к исцелению - страница 4

Через несколько дней я всё же не выдержала. Позвонила.

– Алло.

– Привет, – его голос был отстранённый. Будто мы и не делили ночь. Не делили тишину.

– Ты читал их?

– Да.

Пауза. Тяжёлая.

–И?..

Он выдохнул. Долго молчал. Потом сказал:

–Было бы трогательно, если бы ты нашла того человека, которому так написала… и он ответил взаимностью.

Я застыла.

– Очень много надежды и боли в этих строках, – добавил он.

Словно он читал не письма к себе, а какой-то художественный текст. Без участия. Без соучастия.

– Ты не был этим человеком? – спросила я почти беззвучно.

– Нет.

– Но ты провёл ту ночь со мной…

– Потому что мне тоже было одиноко. Я не хотел делать больно.

– Ты сделал.

Он ничего не ответил. Просто сбросил. Или оборвалось. Это уже не имело значения.

Я сидела у окна, в той же комнате, где всё случилось. Пустота после него была громкой. Но под ней – впервые появилась ясность. Он не любил. Он просто возвращался, чтобы убедиться, что его всё ещё ждут. А теперь – ушёл навсегда.

И я наконец перестала держаться за память, которая обманывала. В комнате стало так тихо, что даже гул города за окном казался чужим. Я смотрела на тёмный экран телефона, и словно что-то в груди оборвалось. Как будто голос, который я держала в себе все эти месяцы, – тот, который говорил:

«Подожди, всё наладится, он просто растерян, просто нужно время», – внезапно умер.

Сначала я просто сидела. Молчала. Не дышала. Не двигалась.

А потом… случилось то, что всегда происходит, когда сердце не находит выхода. Я закричала. Глухо, в подушку. Сначала тихо – будто отвыкла звучать.

Потом громче. Я рванула плед с дивана, уронила чашку с недопитым чаем, села на пол и заплакала так, как, казалось, плачут только в фильмах. Без фильтра. Без сдержанности. Сквозь зубы, сквозь кулаки, с телом, которое уже не слушается. Я царапала воздух, хваталась за волосы, бормотала его имя, проклинала свои письма, свою наивность, каждый прожитый без него день, в который я верила, что он вернётся не просто телом, а сердцем.

Я повторяла вслух:

– Зачем ты приходил? Зачем ты обнимал меня? Зачем ты врал?

Голос дрожал, садился. Слезы текли по щекам, смешивались с остатками туши. Я не успевала вытирать. Зачем? Я била по полу кулаками, чтобы хоть как-то отвлечься от боли внутри. Пыталась стереть его из мыслей, но он был повсюду. В запахе постельного белья. В кружке, из которой он пил.

Истерика была телом, в котором жила надежда. Она умирала громко. Она умирала со мной.

А потом – тишина. Усталость. Сухое горло. Опустошение. Я сидела на полу, прислонившись к стене, и впервые подумала: я дошла до дна. Ниже уже некуда.

Но где-то глубоко в этом дне – было начало. Точка отсчёта. Не для него. Для себя.

Прошлая ночь прошла без истерик. Всё, что случилось до Стамбула, осталось за плечами, как письмо, которое наконец решаешь не отправлять. Я вспоминала его – да. И те слова, и ту последнюю ночь, и ту телефонную тишину, где его голос стал чужим. Но сейчас я – здесь. В городе, где каждый рассвет будто спрашивает: «Ты готова жить заново?»

Я медленно проснулась в съёмной квартире. Тело чувствовало усталость, но уже не боль. Лёгкая ломкость, как после болезни, когда температура спала, но внутри ещё пусто. Я сварила себе кофе, закурила на балконе – и впервые за долгое время почувствовала вкус утра. Он был терпким, чуть горьким, настоящим.