Но даже это было не самое интересное. С трудом верилось, что его подданные именно так понимают вассальный долг, и откладывают собственную жизнь в дальний угол, торопясь прожить жизнь одной из теней сюзерена. Они теряли все права на собственное лицо, исполняя его волю. Я долго не могла понять, что же, кроме вассального долга, заставляет его людей с таким рвением претворять в жизнь замыслы сюзерена. Недоумевала я до того дня, когда мне довелось присутствовать при своеобразном военном совете.
Властитель наметил экспедицию к южным границам своих владений. А поскольку наши провожатые давно покинули замок и отправились восвояси, он пожелал уточнить географические подробности у меня.
Пока я, робея перед представительным собранием, пыталась связно изложить географические впечатления от поездки, меня не прерывали. Но едва я на мгновение замолкла, Властитель вдруг приказал:
– Пошлите за монахом.
Я затосковала, подумав отчего-то, что сейчас приглашенный служитель господень примется записывать мои «показания». Для этого мне придется медленно повторить все еще раз, с мельчайшими деталями и пространными комментариями… правда, тут же выяснилось, что я рано предалась тоске.
Возникший будто из-под земли монашек в неприметном сером одеянии нес не перья и чернила, а буквально «черный ящик» небольшого размера. При этом он мало внимания обращал на сборище, перед которым я только что так бездарно смущалась.
Выслушав краткий вариант моей речи, он задал два-три вопроса, показавшихся мне какими-то странными, открыл свой «саквояж» и достал оттуда… разрази меня гром, если это не были принадлежности для черчения!
– Можешь нарисовать то, что она рассказала? – строго осведомился у монаха государь.
Тот неспешно кивнул, и принялся за работу. Под его ловкими руками на пергаменте проступали очертания сильно упрощенной, но довольно точной карты нашего путешествия.
– Я сам придумал это, – гордо отметил Властитель, обернувшись ко мне, – зарисовать лучше, чем записать рассказ о какой-либо стране. Монахи учены, знают все об этом мире, вот пусть и рисуют на лице его наши дороги.
Я не ответила, ибо во все глаза следила за средневековым чертежником. В его распоряжении не было ни графопостроителей, ни специальной доски, ни даже простой стирательной резинки, но он и без хитростей позднейших эпох работал точно и быстро. Карта Европы вполне соответствовала более поздним вариациям. Разве что очертания материка вышли чуть расплывчатыми, но вполне узнаваемыми. Чертежник уверенно изобразил описанный мною путь, деловито посыпал свое творение песком, стряхнул его, и почтительно подал Властителю.
– Хорошая работа, божий слуга, – удовлетворенно отметил тот, – Скажешь отцу Уорвику, что я доволен. Господь, я полагаю, тоже радуется, глядя на твои труды. Можешь вернуться в обитель еще до заката. Тебе дадут охрану.
– Слуге божьему не нужна охрана, государь, – непринужденно улыбнулся монах.
Улыбка на его непроницаемом, грубо вырезанном лице выглядела так, точно улыбалась каменная статуя, а не живой человек. Во множестве книг описывались вечные проблемы королей с церковниками – мне запомнилось, что они чрезвычайно плохо ладили между собой. Этот случай, видно, был исключением: монах явно гордился тем, что хорошо послужил государю, а государь вполне миролюбиво сносил некоторый недостаток пиетета со стороны своего штатного картографа. На реплику монаха он хмыкнул, и кивнул:
