Старосельские сказы - страница 2

Так и грезил Данилка думой несбыточной до сего дня, пока Любава на людском сходе не вступилась за него пред отцом. Тут уж душа с ног на голову! Авось и глянется он Любаве? Чего в жизни не бывает. Залетела в голову шальная мысль, не изгонишь.

Всю ночь маялся Данилка, глаз сомкнуть не мог. Лишь задремлет, то Любава грезится, то волки с телятами. Вот снится ему: волк подкараулил теленка и тащит в лес. Данилка спохватился, кинулся следом. Несется, ног не зная. Вот уже нагнал. Как вдруг зверь сам остановился, повернул к нему свою морду. Глядит Данилка, а теленок уж задушенный лежит. А тут, откуда ни возьмись, вместо волка Любава стоит. Смотрит своими глазищами, а в лице укор. Так и говорит ему: «Эх, ты! Я-то понадеялась, пред батюшкой за тебя вступилась, а ты опять теленка не доглядел! Не пойду за тебя, башка соломой крытая, уже и с Лешим сговориться не можешь!».

Проснулся Данилка, под рубахой холодный пот. Последние слова Любавы так и бьются в голове. Вышел из избы. Во дворах еще петухи не проснулись. Зачерпнул из колодца студеной воды. Окатился с макушки до пят, чтоб скорее сон согнать. И лишь теперь сообразил, что слова эти еще на сходе слыхал. И вовсе они не Любавы Баклушиной, а Емельяна. То ли всерьез дядька сказывал, то ли так, в сердцах бросил… Да только запали они в Данилкину душу. Так и пришла мысль сама собой: А верно, с Лешим что ли, сговориться?

Прежде-то во все эти истории с лесными, да домашними духами Данилка не шибко верил. Вот бабка Акулина о них много сказывала. Каждый вечер оставляла для домового миску с молоком. Проснется утром – миска пустая. Бабка крестится, а Данилка про себя посмеивался. Здесь и без домового на молоко охотники найдутся, кот под лавкой ночи напролет мышей караулит, неужто миску с молоком проглядит?

–4-

Весь день Данилка думу думал. Даже скот за деревню не погнал. Вывел к реке на поляну. Полянка тесная, земля близ речки пустая – песок да камни. Коровы мычат – худо им без травки. Зато от леса далеко, а значит и от волков. Для Данилки это важнее. Не может он пред Любавой осрамиться.

Вечером разогнал скот по дворам – и к бабке Акулине. Мать Егора совсем стара. Только и может, что по избе ноги передвигать. А уж дров принести или воды – труд непосильный. Вот Данилка и наведывался к ней каждый день.

Данилка Акулине хоть и не родной внук, зато единственный. Старуха его нежила, как могла, щами да булками сдобными. Данилка и сам рад у бабки бывать. В холостяцкой избе одни сухари.

Вот перекрестила Акулина миску с супом, поставила перед Данилкой:

– Ешь внучек.

Данилка усмехнулся.

–– От кого харчи крестишь? – сам-то конечно знал, но надобно было разговор завести, да так, чтобы бабка не смекнула, что он нарочно спрашивает.

– Хм…от кого? Мало что ль у православного человека врагов. Крест на изгнание всякого супостата дан, вот и крестись. И как ложку берешь, и как коров в лес ведешь – крестись. Глядишь, волки и перестанут скотину из стада таскать.

– Кабы так, я б давно всех коров перекрестил. – вновь усмехнулся Данилка. – Может от того их Леший и не бережет, что они не крещеные?– Сказал вроде в шутку, а сам слушает, что бабка ответит.

– Начто ему твои коровы? – только зевнула старуха.

– А раньше, я слыхал, пастухи нарочно с Лешим в сговор вступали, чтобы он их стадо берег, – не отступал Данилка.

– Раньше бывало. Иные так могли лесного хозяина ублажить, что он не только за стадом глядел, но и пас заместо пастуха. – оживилась старушка.