Ярмарка по зиме начиналась в утренних сумерках, а сейчас было совсем темно. Нюнь дотащил меня до площади, где под неусыпным присмотром рыжих близнецов копошились несколько нищих, расчищая дорожки от снега и мусора.
- Елька, не спи, замерзнешь! - рыжий Митка как обычно лучился довольством. Когда я еле держалась на ногах, это выглядело особенно мерзким. Хотелось не улыбнуться ему в ответ, а грохнуть черенком лопаты по спине.
- Отстань, Митка, - буркнула я. И побрела в закуток, образованный стенами чьих-то лавочек, где, прислонившись к стене, по обыкновению дремал прокутивший всю ночь Гриха. Сегодня он был мне гораздо ближе.
Снег скрипел под валенками, но ветра почти не было. После многодневных морозов предстоящее потепление радовало. Можно хотя бы немного подремать, не боясь превратиться в сосульку.
Я вручила Грихе обычную утреннюю кружку пива, прислонилась к стене рядом и закрыла глаза, мгновенно проваливаясь в сон.
- Елька, - Гриха, громко выхлебав хмельной напиток, - ты что теперь делать думаешь?
- Чего? - не поняла я. И зевнула, - ничего не думаю. Сплю я. С чего такие вопросы?
- Пф, - фыркнул рыжий, - уже вся братва знает, что ты Гирему постель греешь. Вот я и спрашиваю, чего теперь делать думаешь? Будешь пиво по утрам приносить али нет?
- Быстро вы, - хмыкнула я. - Кто у вас болтун такой? Не боится, что Гирем мокрого места от него не оставит?
Рыжий заржал:
- Неа, - довольство в его голосе было слишком явным, - я тебя, дура, на понт взял. Чего думаю, Елька сонная такая. Неужто Гирем королевишны нашей добился таки...
- Королевишны? - хмыкнула я. Вот ведь рыжий пройдоха. Но злиться на него не получалось. Я знала, за хамоватым и грубым фасадом скрывается добрая душа, готовая прийти на помощь каждому.
- А то! - хохотнул он, - тебя за глаза все так называют. Гордая ты больно, Елька. Видно, из обездоливших. Батька-то, поди, купцом был?
Нищими в этом мире становились по разному. Кто-то с рождения жил на самом дне, не ведая другой жизни. А кто-то, как мы с Лушкой, оказывался там волей случая. И таких называли обездолившими.
- Может и был, - хмыкнула я, - а тебе-то что?
- А то! Елька, ты баба не дура, выгоду свою видишь, - ответил Гриха, - ежели с Гиремом закрутила, тележку свою мне продай. - Зимой я возила взвар на санках, но в «бухгалтерии» Смотрящего мой бизнес числился, как тележка. Каждую неделю я платила ему за право торговать три филда. - По цене сойдемся, не обижу. Ты не думай, монеты у меня есть.
Теперь фыркнула я:
- Да с чего продавать-то? Гирем может завтра про меня забудет, - я зевнула. - А с тележкой я и себя, и детей всегда прокормлю.
- Дак, че, - удивился Гриха, - так и будешь сонной мухой по площади бродить? Зачем тебе это, Елька?
- Надо, - отрезала я и, приоткрыв один глаз, взглянула на рыжего. - А про нас с Гиремом не болтай. Не посмотрю, что ты мой приятель. Понял?!
- Обижаешь, Елька, - вздохнул он, - что ж я без понимания что ль? Не дурень же... Все равно скоро все узнают, - хохотнул, - думаешь, я один такой догадливый...
Я промолчала. Разговор с Грихой натолкнул меня на размышления. Когда я выкуплю патент гильдии вязальщиц, бегать с тележкой в Нижнем городе мне будет не с руки. Но с другой стороны, терять стабильный источник путь небольшого дохода — глупо. Кто знает, как оно обернется с вязанием, а так у меня всегда будут деньги для того, чтобы купить еду и заплатить за крышу над головой.
