Старый молот - страница 17

– А что это за ворота такие? – задумчиво спросил Брутто, оглядывая монструозную конструкцию.

– Где? – удивлённо переспросил Ленни, разводя руками.

– Блин, да вот, огромная деревенская штука перед рынком! – Брутто тыкал пальцем через лобовое окно.

– А это что? Да хрен знает, я в первый раз на неё внимание обратил, – кинул Ленни и отвернул голову куда-то вдаль.

– Да как так-то? Ты же тут всю жизнь живёшь, она же гигантская! – Брутто удивился пуще прежнего. Эта арка была, наверное, размером с Бранденбургские ворота, и не заметить её в такой глуши – это нечто сверхъестественное.

– Ой, ты умный такой! Ты думаешь, кому-то есть дело до этой арки? Пройдись и посмотри.

И Брутто оглянулся: толпы тянулись вереницей через эту арку, не поднимая глаз и не разгибая спину. Сгорбленные и сутулые были как дети, так и собаки, что волочились за этой толпой. Мало того, казалось, что вслед за этой толпой горбились и травинки, и деревья – всё склонялось к земле. Казалась, эта толпа была единым зверем, исполинским змеем, который протягивался через всю деревню прямо к рынку. Толпа была поразительно огромной, такая, что их масса тел просто закрывала собой дорогу. Людские потоки словно растворялись в местном антураже, как кружившаяся пыль и стойкий запах ладана.

– Ух, сколько тут народу, конечно, живёт!

– «Живёт» – не самое лучшее слово, а так да, тут гораздо больше людей, чем кажется несмотря на то, что это край света, по сути.

Подхватил разговор подошедший Олег. Он подходил с походкой уверенного в себе человека, статно шаг за шагом, выверенно и по-королевски улыбаясь между фразами.

– О, здорово! Ну, наконец!

Заулыбался Ленни, протягивая руку.

– Смотрите!

Шепотом, по-детски, сказал Брутто, вытаращив свои глаза. Рядом с машиной проносили нелепо покрашенный эмалированной черной краской деревянный гроб, который несли несколько человек в робах, за которыми в черных рясах шли, видимо, плакальщицы – двенадцать странных женщин с крупными медальонами на груди, сияющими на солнце. Впереди же этой траурной процессии шел поп, яростно и страстно размахивая кадилом, описывая концентрические круги. «Упокой душу раба божьего Симеона», – произносил он с неподдельным удовольствием, умело мелодично вытягивая слова, несмотря на монотонность и низкий грудной бас, с которым он пропевал буквы каждого слова. Поп был человеком статным, высоким и плечистым, что выдавало в нём спортсмена, но то, что спорт был давно заброшен, как и всё вокруг, демонстрировал выпирающий массивный живот.

– Ого, старый волк умер всё-таки, – с некоторой горечью и осторожностью в голосе произнёс Ленни.

– А кто это? – вновь, несколько по-детски, спросил Брутто.

– Да, старый дед был такой, жил на Денницкой, лет сто ему было вроде, лютый тип, до жути пугал всех. Бррр.

И Ленни не шутил: услышав имя Симеона, толпа на секунду замерла, и в воздухе образовалось народное «Эх» – смесь облегчения с горечью.

– Ого!

– Почётный член города, как-никак, лютый тип был, такой у него взгляд до дрожи.

– А зачем его гроб тащат по улицам? – искренне недоумевал Брутто, театрально разводя руками.

– Да тут такая традиция, к церкви тащат на Мамонтовской, типа должен пройти через ворота, попрощаться с селом и всё такое. Всё-таки мы тут живём, никак в других местах, есть свои традиции.

Несмотря на местечковый колорит, процессия получилась торжественной. Брутто, как городскому жителю, такое видеть вообще доводилось впервые. Чтобы гроб с человеком несли через ворота города – это, конечно, нечто невообразимое. Эта казавшаяся нерушимой селевая толпа, из огромного змея, быстро расступилась, повинуясь старым традициям, но как только поп прошёл сквозь неё, она также быстро выправилась и полилась дальше к рынку, беря привычный темп. Вся, кроме одного: один старик, сутулый и сгорбленный, в каких-то странных лохмотьях, сделанных будто из мха и кусков земли, соединённых ветками, с дряхлой ветошью, как с посохом, встал по середине арке, махая и крича.