Они спустились вниз. Новый корпус больницы выглядел куда более благопристойно: металл и пластик, всё блестело чистотой и новым веянием времени. И только отвалившийся плинтус, который Брутто не замечал, словно пророк, горько напоминал о грядущем и неизбежном итоге.
Перед входом был разбит большой и стройный сад с приятными, хотя и немного вульгарными статуями известных врачей. Пока они выходили на улицу, она успела поведать Брутто, что здание построено совсем недавно, а те два корпуса собирались сносить и переделывать. Вот уже как 33 года.
– Слушай, а как ты здесь вообще оказался? – спросила она, доставая из своего халатика пачку пресловутых сигарет.
– Да мне, собственно, нужна справка для работы.
Она снова улыбнулась, и что-то внутри Брутто странно ойкнуло, отдаваясь шумом в ушах и утробным гулом глубоко в груди.
– А дай мне посмотреть твоё направление.
Брутто несколько неуклюже высунул из кармана помятую бумажку. Ему стало жутко стыдно за то, что она была такой мятой, и он даже попытался как-то оправдываться, но его никто не слушал, а сам он не помнил, что говорил. Пробежав глазами, она резким движением достала печать, поставила штамп и вернула ему справку обратно.
– О боже, спасибо тебе! Я, наверное, часов 7 ждал этого маленького движения.
– О, не за что! Я была рада помочь тебе, но мой перерыв кончается, нужно уже идти обратно.
Она вскинула пронзительный взгляд, медленно поворачиваясь в сторону входа, видимо, ожидая благодарности и дежурных фраз. Но, так как она сказала «мне надо идти», это показалось Брутто скорее вопросом, чем утверждением, скорее необходимостью, нежели желанием. Секундной задержки ему хватило, чтобы соскрести все свои мысли со стенок душевного вместилища и сделать ход конём.
– Может, я подожду, пока ты закончишь, и мы сходим куда-нибудь?
Она отвела глаза вниз, размышляя, а затем, из-под лобья, испытывающим взглядом вонзилась в лицо Брутто. Ему стало не по себе, он уже хотел дать задний ход, но рот сомкнулся без ведома хозяина.
Её испытывающий взгляд быстро перерос в игривую улыбку, и, наконец, она дала ответ:
– Можно.
И, хитро усмехнувшись, убежала
Брутто дождался, пока его возлюбленная, бегущая тень, исчезнет с горизонта в лоне прекрасной больницы. Затем он наконец отпустил себя из рук: его сильно трясло, и он тут же потянулся за следующей сигаретой, вытащив потрепанную временем коробку со спичками. Маленький факел растрепал жаром мертвые и высушенные, изрубленные растения. «Да, уж, охренеть», – подумал Брутто и сделал затяжку. Тяжелый дым выходил из легких, скользя по поверхности, словно хитрое животное, как змея, охотящаяся за новой жертвой. Курение даров Танатоса приносило свою долю умиротворения, хотя и требовало жертвоприношения. Но на что не пойдёшь ради минуты покоя в бесконечном вихре людей, вещей, коней и залпов тысячи орудий.
Вдруг палящее солнце загородил черный рыцарь. Его лицо скрывало забрало, за которым виднелась черная, как уголь, кожа. Широкие плечи заслоняли пространство позади, повеяло могильной прохладой. Черное было всё его одеяние и доспехи, даже дубина его была черного цвета.
– Здесь нельзя курить, – изверг он из-под своей балаклавы суровым и глухим голосом.
– Дай докурю, я уже все равно начал, – пытался отмахнуться Брутто.
– Нам применить силу? – сказал рыцарь, двинув туловище вперёд.
– Ладно, ладно, – ретировался Брутто, выкидывая сигарету и уходя прочь. Черный рыцарь расстроился и даже неудовлетворительно вздохнул; вновь его оружие возмездия и правосудия оказалось не у дел. Как долго он нес с собой свою тяжелую огненную дубину, мня себя Александром, Святославом, Михаилом и всеми прочими, но орды подростков, забулдыг, никак не хотели идти «на вы».
