Они ужинали молча. Также молча женщины убрали со стола и вымыли посуду.
И только потом, в маленькой уютной гостиной, отец, вздохнув, промолвил:
– Да, три года прошло…
После небольшой паузы Мария сказала:
– Я сегодня утром была у психотерапевта, мне назначили антидепрессанты.
– Вот и хорошо, Машенька, – обрадовалась мама.
– Звонили родители Максима, месса в понедельник в семь вечера.
– Хорошо, мы с Аней обязательно придем, – сказал отец и посмотрел на жену.
Она одобрительно, с несмелой улыбкой, кивнула. Потом бросила взгляд на настенные часы:
– Уже поздно, тебе надо отдохнуть. Может, нам остаться? Или поедем к нам?
– Нет, все хорошо. Я еще выпью лекарство, буду в полном порядке.
Попрощавшись с родителями, Мария взяла свою сумку, достала белую коробочку. Как и утром, она выпила целую таблетку.
После душа, лежа в кровати, она прислушалась к себе. Никаких побочных эффектов от лекарства не ощущалось, радости и желания жить тоже еще не было. Но не было и нестерпимой боли, поднимающейся от солнечного сплетения к горлу, от которой хотелось умереть. Она лежала на спине и смотрела в потолок, на позолоченную люстру, слегка освещенную уличными огнями ночного города. Сон не шел, но и уснуть в такую погоду было сложно. В доме было почти тихо, даже неугомонный терьер из квартиры этажом ниже уже не лаял. Только иногда сверху из квартиры, где жила пожилая пара, был слышен скрип кровати и надрывный кашель. А за стенами теплых квартир свирепствовала непогода: ветер раскачивал кроны тонких деревьев, гонял по пустым улицам стаи грязных мокрых листьев, дождь барабанил по крышам, стеклам окон. Мысли все время возвращались к событиям трехлетней давности. Мария позволила им быть.
Глядя в потолок, она ясно видела картинку из прошлого: черная юбка, мамины руки с размытыми желто-коричневыми пигментными пятнами, с голубыми полосками просвечивающихся сосудов, мнущие мокрый носовой платок. Тогда жизнь разделилась до и после. Она спокойно слушала маму, все чувства и эмоции были приглушены лекарством, медленно капающим по прозрачной трубке в вену. Боль настигла ее потом, на кладбище, когда она замерзшими пальцами счищала снег с металлической таблички на деревянном кресте с именем и датами рождения и смерти Максима. Потом она, боль, много раз била в солнечное сплетение, душила за горло, когда Мария оставалась одна в своей квартире.
В костеле было холодно. Холод поднимался от серых мраморных плит по ногам все выше. Тонкое шерстяное пальто не могло удержать тепло ее худенького тела. Рядом сидели, прижавшись друг к другу, ее родители, впереди – родители Максима. Органистка на старом расстроенном органе пыталась играть Баха. Когда к алтарю вышли священник и министранты, орган замолчал, оставляя эхо от последних фальшивых нот. Все встали. Мария с болью смотрела, с каким трудом поднимается, уцепившись за мужа, ее свекровь. Началась месса.
Выйдя после службы из костела, немногочисленные друзья и родственники Максима, пришедшие сегодня помолиться за него и брата, не спешили расходиться. Они подходили к Марии, к родителям Максима, молча обнимали.
– Так может поедем к нам, на чай? – предложила мама Максима.
Все начали благодарить, отказываться: у кого-то дома дети одни остались, кому-то на ночную работу…
– Анечка, Алексей, Машенька, поехали к нам, – с мольбой в голосе сказала она.
– Да, конечно, – согласилась мама Марии.
