Самарканд: красота и краденый хлеб
Мы осели в Самарканде. Мои глаза увидели необыкновенно красивый и экзотичный город и глубоко впечатлились им. Люди старше меня – включая мою мать, а позже и отца – не очень-то видели все это. Им было не до того: они метались, стараясь добыть минимум еды, их мысли и чувства были завязаны на то, чтобы выжить. Я участвовал в этих усилиях, честно неся свою меру нагрузки, но мир вокруг нас виделся мне по-другому. Помогала выработанная способность отрываться от внешнего мира и уходить в себя. Поэтому я и увидел и запомнил красоту Самарканда. Помню величие Регистана – площади и мечети времен Тамерлана и его наследников. (Тимур, часто именуемый по-русски Тамерланом, был тюрко-монгольским завоевателем и в XIV веке основал империю на территории современного Афганистана, Ирана, Месопотамии, северной Индии и Центральной Азии, столицей которой был Самарканд.) В памяти осталось глубокое чувство интересного и многоцветного, хотя население Старого города, то есть местные узбеки и таджики, были для меня чужими и в основном объектом бесконечных драк.
Коренное население Самарканда объяснялось тогда на таджикском, представляющем собой вариант персидского языка. В городе все более употреблялся узбекский – язык с тюркскими корнями эпохи правления Тамерлана, который приносили с собой выходцы из сел. По-русски говорили в основном работники бюрократических структур, среди которых был очень высок процент этнических русских и татар. Это разделение повторялось территориально: «местное» население жило в Старом городе, там находились таджики, узбеки, а также приехавшие из‑за войны, то есть «эвакуированные». Новый город был русскоговорящим и чиновным, продолжая этим традиции, определившиеся еще в царское время.
В моей личной жизни и среди людей, которые меня окружали, существовали два «мира». Первый был сфокусирован на выживании, в него я входил как будто бы краем – как умный мальчик, на которого можно положиться. Вторым был мир книг, которые я читал, и дум, которые меня одолевали. У меня не было знакомых моего возраста. Существовало также резкое разделение между «нашими», то есть прибывшими из Европы, и «местными». Мир «местных» жил вне связи с «нами», но постепенно у меня начало складываться понимание самих фактов его существования – во многом через рассказы и «байки», которые я слышал в чайханах города.
Примером здесь может послужить оставшаяся в памяти легенда о Биби-ханум. В ней говорилось, что как знак особого доверия эта главная жена Тамерлана перенимала власть над страной всякий раз, когда тот уходил в поход. Они оба соревновались в постройке мечетей – чья получится красивее. Когда Тамерлан ушел в поход на Индию, началась постройка его новой мечети, и параллельно строилась новая мечеть Биби-ханум. Ее мечеть строилась медленно, и она поняла, что здание еще не будет готовым к возвращению мужа. Тогда она попросила персидского архитектора, который руководил работами, закончить спешно, обещая за это «все, чего он захочет». Когда пришли вести о том, что войска Тамерлана возвращаются, как всегда, с победой, архитектор закончил стройку и как плату потребовал право поцеловать Биби-ханум. Жена Тимура не могла разрешить чужому целовать себя – но важнее оказалось то, что ханша не могла не сдержать слова. Архитектор ее поцеловал, и от жара его губ остался ожог на ее лице.
