– Какая непоследовательность со стороны Розы Моисеевны…
– Ты не понимаешь, – заливается Эля. – Это другое. Дива в семье должна быть одна. Слава богу, моя мать не претендовала на главные роли на семейных подмостках, поэтому отношения у них относительно ровные. Мама подложила бабушке Розе другую свинью, согласившись мотаться с мужем по миру, и у ба не оказалось возможности вмешиваться в их жизнь ежедневно. Зато, когда они возвращаются с раскопок, у бабушки праздник. С ужасом жду их следующего приезда.
– Ну и ладно, Герману-то я не понравилась, – приободряюсь я. – Вообще, мы живем в двадцать первом веке. Насильно нас вместе быть не заставят.
– По первому пункту, я бы не была так уверена, – усмехается член фееричной семьи. – Уж больно резво дядя тебя щупает. Но даже при таком раскладе у тебя был шанс отбиться, слово «свадьба» способно охладить самый сильный пыл Германа Бергмана. А вот по второму пункту… Бабушка – опытная интриганка, чего стоит только гипюр…
– Какой гипюр, – не въезжаю я.
Она отмахивается.
– Не важно. Просто судьбоносный гипюр.
В дверь кухни скребутся.
– Девочки, – до нас доносится контральто Розы Моисеевны, – если вы еще не съели там все, захватите с собой рыбу и сок.
Мы обе вздрагиваем и переглядываемся.
Кажется, Эля успешно демонизировала свою бабушку.
– Ты же меня не выдашь? – шепотом уточняю я.
– Не сейчас точно, – честно отвечает Эля. – Но в один прекрасный момент я могу не выдержать, так что ты, давай, шустрее. Уж больно мне хочется посмотреть на лицо дяди, который поймет, ради кого он отменялся своих девиц и кого пас по барушникам. Я уверена, всем будет пиздец, выживут немногие, но это того стоит.
– И соусник! – прерывает наш заговор напоминание из-за двери.
Так. Похоже, именинница нас настойчиво выковыривает.
Нагрузившись по заказу бабушки Розы, мы кочуем в гостиную. Собственно, гостей немного: сама Роза Моисеевна, еще одна бодрая бабуська, которую мне представляют, как Раису, Герман и Эля с Олегом.
Сборище весьма колоритное. Приглядываюсь к Раисе и понимаю, что это скорее всего она нашептала моей бабушке или маме, что Гера – хороший вариант для такой старой девы, как я. Ладно, Раечка, мы с тобой еще сочтемся.
Олегу я не очень интересна, его больше занимает Эля и то, как она успокаивающе поглаживает его по коленке под столом, заставляя Розу Моисеевну поджимать губы. Походу, Раевскому нравятся и поглаживания, и недовольство юбилярши.
А вот Герман с момента моего появления в комнате следит за мной неотрывно. Мне даже становится немного не по себе. Особенно, когда его взгляд застревает то на моих губах, то на незакомуфлированных глазах, но на, черт ее подери, брошке из чешского стекла.
Ну не может же он до сих пор горевать о ненадетом мною лифчике?
Или может?
Старшее поколение нагоняет на меня тоску.
Здесь явно на меня возлагаются матримониальные надежды, и, судя по комментариям Розы Моисеевны, наше с Бергманом мнение никого не волнует. Бабки переглядываются со знакомым блеском в глазах.
«Я же говорила, хорошая девочка», – посылает Раиса Розе.
«Да. Врач опять же. Берем».
Если это не первая попытка взяться за Геру, то я понимаю его резко негативный настрой. Моя мама в свое время тоже активно сводничала, но потом вроде смирилась и завязала. То есть это я так думала, а она возьми и подкинь мне Германа Александровича, постоянно разглядывающего меня в неглиже. Я бы и сама с удовольствием посмотрела на него без одежды, а то только пощупать удалось…
