День четвертый. Каре
Каре (фр. Carré) – покерная комбинация,
в которой есть четыре карты одного
достоинства и кикер. В английском варианте эта ставка называется «Four of a kind», буквально – четыре одного достоинства.
Я шла по длинному коридору наощупь. Каждый раз, когда я доходила до очередной развилки, узкие, расходящиеся в разные стороны такие же однообразные коридоры на миг освещались и я могла хотя бы оценить их длину. Они ничем не отличались кроме неё. Иногда мне казалось, что какой-то шире другого, но миг заканчивался и я снова погружалась во тьму и мои руки ощупывали холодные стены, отсчитывая провалы ответвлений до самого короткого. Неожиданно добавился запах. Я остановилась и закружила на месте принюхиваясь, мысленно плюнув на то, что собьюсь и уже не найду тот самый короткий, в который мне нужно свернуть. Запах был знакомым. Так пах мужчина, за которого я вышла замуж. Мне казалось, что я его любила и даже родила от него детей. И пошла на запах, ощупывая стены и, наконец, рука провалилась в пустоту, от которой пахло моей любовью. Я свернула и пошла, по неволе пригибаясь, после того как больно стукнулась лбом о скошенный потолок. Подняла левую руку вверх, ощупывая теперь и его. А он все снижался и снижался, и мне стало невозможно дальше идти, я опустилась на колени, потому что назад дороги тоже не было, и поползла на четвереньках. Я точно знала – мне нужно туда, вперед. Колени уже давно кровили, да и ладони оставляли мокрый след, но я продолжала ползти. Я уже слышала голоса, когда мои руки нащупали дверь, я потянула её за ручку. Закрыто. я стала скрестись. Сил на то, чтобы стукнуть кулаком в эту дверь не было, но была уверенность, что стоит её хоть разок ударить с размаху – она вылетит, как миленькая. Но размахнуться зажатая узким коридором, уставшая и обессиленная, я совершенно не могла. Я заплакала, подтягивая своё безвольное тело ближе к двери в немыслимой надежде, что может быть, если я привалюсь к ней, она сломается… и тут вдруг вспомнила. Эту дверь он закрыл от меня сам. Он мне сам сказал, что я ему больше не нужна. «Ты была нужна только чтобы родить мне сына». Да. Он так сказал. И я закричала, глядя как дрожит и колеблется дверь от моего крика…
– Тише. Тише. Ты перебудишь весь дом. Что оголодала? Давно никого? Ну перепихнулась бы с Петровым. Или еще с кем. Хочешь, – он прижал меня к матрасу, – я тебя сам… обслужу, коль уж так невмоготу, что приползла ко мне. В конце концов ты единственная женщина, которая меня способна зажечь. – Он сжал мою грудь, и я мысленно представила черные пятна на белой коже, выдохнула и вывернулась, вставая с дивана. – Куда?
– В туалет.
– А ну-ну. Кстати, вечером мы едем в гости. Ивановы уволились, приехали и ждут нас. Просили быть всенепременно вместе, – он хохотнул, -и с другом нашим общим. Петров нас будет ждать в метро.
Я открыла дверь санузла, вошла и по привычке задвинула шпингалет. Возвращаться в «супружескую постель» не хотелось. Совсем. И пусть любви, за которой я ползла в сегодняшнем сне не было и давно, и подавно, но Андрей прав я давно не занималась сексом и гормоны просто бесились в моей крови. Я разделась, пустила воду в ванну и ступила в неё. Легла и закрыла глаза. Нет Андрей прав и не прав. Я не хотела мужчин. Никаких, кроме одного. Я хотела Петрова. Почему? Любила. И поэтому не могла быть с ним. Собирать крохи с чужих столов… только не в его случае. И так позволила себе безумную неделю перед отъездом. Оказалось, что потом не смогу разжать руки на вокзале, вцепившись в него руками и взглядом. Проводница что-то кричала, а я стояла, забыв дышать. Он взял мои руку в свои, опустил их вдоль моих бедер, а потом резко прижал и поднял меня в тамбур. Коротко коснулся губами моего рта и выскочил на перрон. Проводница уже закрыла дверь вагона, когда до меня дошло, что он кричит мне:
