Мне казалось – я отвлекся всего лишь на миг, отвернулся увлекшись беседой со старым другом, шагая за Андреем к остановке маршрутки, а Элис исчезла. Я оглянулся, а её нет. Я взял левее, обходя друзей по кругу и ища Лизу взглядом. Нашел. Она курила с тем странным типом, что постоянно топтался на крыльце её универа. Вдруг, очень медленно подняла подбородок и повернула голову в сторону говорившего, цыкнула языком и бросила сигарету в урну. Я даже слышал этот ее коронный «цык», словно чиркнула подковой по брусчатке норовистая лошадь. Лицо на мгновение скривилось в гримасе брезгливости, но она уже шла от чудаковатого мужичка, в полной уверенности, что её лицо сейчас никому не интересно. К нам вернулась типичная Елизавета Петровна: холодная, спокойная, невозмутимая.
С этим же выражением лица она смотрела в окно, время от времени произнося какие-то слова. Мерцания счастья больше не было. Радость вернулась. В тот миг, когда она обнимала Витку в прихожей квартиры и обе еле сдерживались от желания разрыдаться. Вовчик увлёк Андрея к столу, а я присел на корточки и снял с Лизы туфли, поочередно надев на её ступни тапки. Она вздрогнула и явственно всхлипнула, а Вита, умница Вита, ей зашептала:
– Идём, возглавим распитие и поедание, а потом сбежим на лоджию курить… и отговоримся за год.
Лиза закивала и выпустила подругу из объятий. Вита слегка кивнула мне то ли здороваясь, то ли одобряя содеянное, а я прижал Лизу к своему боку и шепнул ей: «Желанная». Она вздохнула и прикоснулась рукой так же, как на улице. Легко. Мимолетно. Очень горячо.
Всё случилось, как и планировала Витка. Выпив пару рюмок за встречу и подав горячее, девочки улизнули в спальню на лоджию курить, прикрыли дверь в комнату. Девочки-к-девочкам, мальчики-к-мальчикам. И мы, мальчики, выпивали и закусывали. Разговор девочек затянулся. У мальчиков пошёл по кругу. Я решил не оставаться ночевать, а уехать домой. Вышел в прихожую и всё же уйти, не попрощавшись с девчонками, не смог. Тихо приоткрыл дверь и шагнул внутрь темной комнаты. И тут же услышал Виткин резкий и злой голос:
– Вот же тварь! Я … я и представить не могла, что всё было так. Думала, что вы помирились и ты просто вернулась к отцу своих детей. Даже после того, что он с тобой сотворил и продолжает творить, мне казалось это единственно-разумным объяснением. Но чтобы ты приехала, а он за сутки до тебя забрал у стариков детей и поставил тебе ультиматум? Вот же, тварь! Ни себе, ни людям!
– Почему же? – Лиза усмехнулась и продолжила абсолютно бесцветным голосом. – Людям, пожалуйста. Хоть по одному, хоть скопом. Можно даже в его присутствии или группой. Без разницы.
– Не поняла. Почему ты тогда все еще не с Глебом.
– Нельзя. Йок. Вот именно с Глебом табу.
– Опять не поняла. Почему нельзя с Глебом?
– Он понял, что я люблю его. И что это не секс для здоровья. Это любовь. А любить нельзя. Любовь – это недоступное удовольствие для полковника Лобышева и значит мне запрещено. В противном случае – бракоразводный процесс с женой-шлюхой и дети, оба, с ним.
– И при этом он с тобой не спит с рождения сына, потому что ты не мужик и не можешь его отъиметь?
– Ну… да. С тех пор, как я вам с Киркой об этом рассказала, ничего не изменилось. Желаете мужчину с улицы – извольте. Но! Никаких привязанностей, а уж тем паче – любви…
Девочки выщелкнули из пачки по очередной сигарете и закурили. А я понял, что чувствовал прибитый гвоздями к кресту человек. Не я. Она. Столько лет… Я передумал уходить. Теперь задача у меня была иная. Я вернулся и влил свежую струю коньяка в лужённую глотку полковника, благо у меня было с собой, да и Вовка вдруг блеснул глазами и подыграл, сливая свой коньяк в чайную чашку, стоящую на соседнем стуле. Андрей превратился в Дрюню, утратив весь, приданный ему Лизой лоск. Просто пацанчик-сокурсник, как в училище. И Вовка сходил за дамами. Они постелили на диване, уложили свежеиспеченного героя спать, а после убрали со стола, и мы все ушли пить чай на кухню. Через немного Вита зевнула, кивая Лизе:
