Стеклистость - страница 21

– И что там?

– Оргии! – сплюнул чин. – Там жрица; всем, мол, даёт, по слухам, ради любви, мол. Я б этих сучек… Эй! – отошёл он, так как от Бронной брёл, освещён фонарями, Саша. – Парень! Постой-ка! Где был?

– Нигде.

– Что? Как отцу отвечаешь?!

Кронов спросил из «двойки»: – Даша? Ты с ней был?

– Я не подследственный!! – крикнул мальчик. – Я… Я не знаю где… Ничего я не знаю!

– В дом, – приказал чин, взяв его за плечо.

– А фиг! – огрызался мальчик.

Мать голосила в окнах их дома: – Са-аша! Домой иди!

Тот её передразнивал: – Никакой я не Са-аша!!

Кронов полез из «двойки» и обнаружил, что группа типов, коих сосед его пять минут назад приводил в пример как мигрантов, бдит его от пруда. Риэлторы? Будут вновь давить? Бить по психике? Вероятно, по физике. Пресс психический – пусть, он выдержит, тренированный мерзостью бытия. Но Даша… Нет, дочь нельзя подвергать опасности! Он решил в себе, если только риэлторский, а по сути бандитский нажим усилится, уступить, – не тóтчас; после событий школьного бала. Времечко есть пока… Да, пока здесь живёт сосед-эмвэдэшник, водочный шейх (король, бог, барон и прочая), норовящий прибрать дом, будет держаться хоть минимальных рамок закона… У богатея ведь тоже дочь за окошками из бронированного стекла и стали – только его дочь как бы «добро». Дочь Кронова и он сам, не знавшие года три назад богатея, – это всё «зло», «негодное».

Он ворвался в квартиру, слыша трезвонивший телефон; во тьме взял трубку. В трубке молчали. Также молчали, когда, застегнув псу шлейку, он побежал на новый звонок, ведь это могла быть дочь, обиженная, но любящая, мнил он… Либо риэлтор… Может, и водочник наверху, резвящийся после пьянки. Сцапав дом, он настроит мансард, наставит у лестниц статуй, после оцепит дом чугуниной, переплетённой хмелем, милином, кáмписом, розой, и посчитает, что прожил славно. Глупость, наивность. Не проживёт никто. Кронов чуял вселенские напряжение и беду, которые мир взорвут.

Найдя молоток, он с таксой на шлейке вышел. Типы у сквера, что заключал пруд, двинулись следом. Кронов шёл к кругу неторопливо и молоток не пряча: типам в острастку. Кстати, и Кронов был долговяз и жилист; плюс дряхлый такса мог отпугнуть врага. Минул дом космонавтов, перед которым – стройка. Бой задирал там лапу подле забора, что он и выполнил по обычаю. Кронов стал – стали типы. Бой помочился. Кронов продолжил путь к Спиридоновке, на которой машин и встречных в этот час не было. Типы – сзади… Вот перекрёсток, так что направо, метрах в полстах, – Садовое. У гранитных бордюров он, сев на корточки, долбанул молотком в асфальт, где прежде был круг под боксом. Вязко дробилось свежеположенное пятно; он сбагривал сколки прочь… Концы молотка скользнули, словно по льду… Решившись, он приложил ладонь к оголённой им гладкости и тотчас, испустив крик боли, будто вбивали в темя зубило, начал метаться, стукаясь то в забор близ стройки, то в припаркованные авто, то в дом, то в типов, следом ходивших; после свалился, как показалось, и потерял сознание.

Отыскал он себя лежащим и ничего не могшим, кроме терпеть кошмарную, распиравшую нутрь боль, мучительно отступавшую…

Он привстал. Боль стихла, но чужеродное, распирающее, осталось. Мнилось, ударив в череп, выбросить, что теснилось там. «Боже…» – вскрикивал Кронов, приподымаясь. Бой тряс хвостом поодаль.