Саша ждал его, наступив на «зебру» через дорогу. Джип с модным номером, с запылёнными стёклами, лез на них, и бугай орал:
– Пшёл нá с дороги!
– Скот! – крикнул Кронов.
Маетность жизни сплавилась с матюком из джипа. Кронов, сорвавшись, крикнул не хаму, но свинствам разума, расчленившим жизнь, прикрепившим на клочьях бирки и разложившим их по сортам, достоинствам и порядкам, в коих не жизнь, но статус. Он крикнул нормам, выбравшим прессинг высшею ценностью и стирающим тех, кто против. Джип тормознул; бугай, приблизясь и вздевши Кронова, так что куртка напялилась на лицо, швырнул его, после поднял с асфальта пачку, – деньги, валюту, что от швырка упали, вывалясь из кармана брючины Кронова.
– Это штраф с лохóв!
Джип уехал.
Саша в смятении бормотал: – В полицию… Фёдор Павлович, номер помню… Разве так можно?!
– Можно, – Кронов вставал с асфальта. – Рядом, – сказал он, – те Патриаршие, где Булгаков явил нам дьявола. Но Булгаков не там искал. Дьявол – разум, кой разделял, чтоб властвовать… Но – что делим-то? Кто дал право делить естественность на добро и на зло? Всё делят, точно в мясницкой… Выпятили „добро“ своё, а „зло“ прокляли, этим выплеснув вместе с грязной водой ребёнка. И вот „добро“ прёт опухолью, шанкром, – Кронов отряхивался. – Пыль везде…
Мальчик глянул на солнце, скрытое пылью, и указал на пыльные окна. – Здесь эффект парника; глобальное потепление, а от этого пыль… Вы мыслите, как философ.
– Нет. Мой отец – философ. Я просто так… Мне в школу. – И Кронов выпрямился.
– Ушиб у вас. – Саша слабо мотнул рукой.
Кронов тронул лоб.
Зашагали по Вспольному. Пусть без денег, грязному, битому, глупо к Даше и незачем, Кронов шёл всё равно. Он маялся; его психика сыпалась. Он почуял фальшь мира; сущность убита, жизнь погибает. Мороком чудились сомкнутые в ряд здания и углы с поворотами в девяносто, – и не иначе! – некаких градусов; также люди, шедшие прямо и загибающие за угол точно по правилам. Чтоб попасть из А в Б – проклятие! – надо двигаться правильно, не как хочется, но в лад разуму и его конструкциям. На любом и на всём – знак нормы, знак математики. Всё разумно до смерти.
Всё существующее – разумно, понял он по-иному, а не как раньше он обнаруживал в этой формуле позитив. Он понял: коль всё «разумно» – значит как есть: с реальностью разума от „добра“ и от „зла“, с насилием, с горем и с прозябанием вместо жизни. Также он понял факультативность, гипотетичность, вариативность сущего: кроме разума, можно мир создать и иным путём: грёзой, памятью и любовью. Коротко, счастьем.
Разум и счастье…
Но, по Тургеневу, мозг счастливого еле действует… Кронов вздумал постичь суть счастья, – в библиотеке выискать Фрейда, не в интернетах для верхоглядов – в библиотеке. Что о нём знают? Только клубничку: Фрейд, мол, «торчал» на сексе и исходил из «комплексов», взять, Эдипова. То есть как бы дай волю – Даша в постель к нему, а он к дочери… Кронов, кончивший МГУ, знал Фрейда не как маньяка, рушащего запреты и выводящего преступления и недуги и бытие само от подавленной похоти. Кронов знал аксиому о сексуальном как непристойном, связанным с пылом юности и обязанном занимать в дне личности час, не более, в пользу прочих нужд, обращаемых, в основном, к культурному: к книгам, видео, спорту и им подобному. Мол, культурное создал труд, не секс; инстинкты, мол, – из каких «любовный» наисильнейший и разрушительный, – нужно сдерживать, чтоб они не свели мир к хаосу чувственных праздных тварей.
