Шатаясь и размазывая по лицу кровь рукавом гимнастерки, я поднялся на ноги.
«Это есть живучий скотина. Он будет корошо работат на великий рейх!» – засмеялся унтер.
Так закончился для меня фронтовой период жизни и начался еще более адский – лагерный.
– Да, отец, нахлебался ты страданий. На десять жизней хватит, – вздохнул Валентин.
– Мужчины, завтрак готов, – раздался напевный голос Оксаны Семёновны. – Яша, тебе принести или ты с нами сядешь?
– Давай попробую с вами, – не сразу отозвался Яков Васильевич. – Токо оденусь и лицо сполосну. Подсоби, сынок.
Глава 7
На большую, иссеченную топорными зарубками вверху и «бородатую» остатками корней внизу яблоневую плаху Валентин поставил первый чурбак. Выбрал самый большой топор и, мысленно испросив Божьего благословения, с потягом рубанул в середину крученого вишневого чурбака. Блестящее рубило на треть вошло в деревянную плоть, но не раскололо ее.
Валентин вновь взметнул топор вместе с чурбаком и, перевернув его, с силой ударил обухом о колоду. Чурбак покосился на лезвии топора, но не раскололся.
После второго удара он и вовсе слетел с топора.
Валентин повертел его в руках, рассматривая текстуру древесины и выбирая место возможного раскола. Снова рубанул во всю мощь своих сил. Результат был ненамного успешнее первой попытки.
– Ну, погоди, вражина! – вслух пригрозил он и стал неистово кромсать ожелезившийся чурбак со всех сторон.
Мало-помалу от неподатливого и крученого обрубка старой вишни, возможно, росшей в пору детства и юности дровосека, осталось несколько корявых и суковатых поленьев.
Давно отлученный от крестьянских забот, но выросший в станице и привычный к физическому труду, Валентин нередко скучал по деревенской работе. Порой нестерпимо хотелось поворочать лопатой пласты земли на огороде, до усталости и дрожи в руках помахать топором, покосить летом буйные травы до десяти потов. Чтобы потом с наслаждением омывать разгоряченное тело колодезной водой, черпая ее эмалированным ковшом из деревянной кадки и плеская на шею и спину, ухая и фыркая от удовольствия. Но военная служба не давала ему такой возможности. Периодические переезды из гарнизона в гарнизон к месту нового назначения не располагали к оседлости. Дачей или садовым участком он так и не смог обзавестись и вспоминал деревенские навыки только в родительском доме или на дачных участках друзей в Сибири и Подмосковье.
Однако рубка березовых дров в лесной местности России не идет ни в какое сравнение с подобным занятием в степном краю. Если в первом случае это молодеческая забава, удовольствие для мужчины, то во втором – тяжелая сеча, испытание характера и воли. Ибо чурбаки из тополя, ивы и карагача – деревьев южной полосы – намного норовистее березовых и еловых. А дубовые, яблоневые, вишневые, сливовые и абрикосовые – вообще с трудом поддаются рубке, особенно сучковатые и идущие от корней. Именно такие и копились годами в сарае стариков Серединых.
Валентин промокнул пот на лбу и щеках матерчатой перчаткой, расстегнул старенький ватник. Узловатый чурбак отнял у него немало сил. Если и дальше работать с такой затратой энергии, то надеяться на продуктивный результат не придется. Нужно менять тактику.
Порывшись в отцовском инструментальном ящике, Валентин извлек оттуда несколько зубил и кувалду.
От решительного крушения чурбаков он перешел к неторопливому их расклиниванию. Вставлял в топорную рассечку зубило, а то и два, и методично загонял их внутрь ударами кувалды. Древесина скрипела, кочевряжилась, трещала по расколам и постепенно расползалась в стороны, образуя вокруг колоды разрастающийся курган поленьев.
