Я подошла ближе, Джеймс покачал головой.
– Нет, но пареньком его и тогда нельзя было назвать. Вообще сомневаюсь, что он когда-то был ребенком.
– Что ты имеешь в виду?
– Не знаю, – сказал Джеймс так тихо, что мне пришлось наклониться поближе, чтобы услышать его сквозь музыку. – В нем было что-то такое… трудно объяснить. Не знаю, поймешь ли ты… Мне кажется, он всегда был беспринципным, чокнутым негодяем. Уже родился таким.
Я прищурилась и оперлась рукой об край стойки. Джеймс переложил бокал в другую руку, и мое молчание подстегнуло его продолжить.
– Он ни с кем не сближался, устраивал потасовки одну за другой. Не мог остановиться. У него в голове, наверное, какой-то сдвиг. Похоже, ему нравилось вредить не только другим, но и самому себе. Тебе такие люди встречались? Превращающие мир вокруг в личный парк развлечений? – Джеймс посмотрел на бокал против света, покрутил его – убедиться, что он идеально чистый. – Он устранил всех прежних компаньонов. И непонятно, черт возьми, как он это сделал. А еще изолировал Зору от старых партнеров, которые ее всегда поддерживали. И занял должность начальника службы безопасности. Где-то полтора года назад несколько недель Андрас вел себя тихо, и всем даже показалось, что он изменился. Он перестал выкидывать фокусы, да и вообще как будто бы ушел в тень. Не видно, не слышно. Я еще наивно понадеялся тогда, что, может, он наконец научился справляться с собой. Ничего подобного. Потом он стал вести себя еще хуже, чем раньше.
Я смотрела, как Джеймс ставит бокал на полку и закидывает полотенце из микрофибры на плечо. Хотя он опытнее и старше, его мнение об Андрасе ничем не отличалось от мнения Руби и остальных сотрудников. Это меня удивило, ведь я думала, что, по крайней мере, Джеймс сохраняет нейтралитет. Однако отвращение в его голосе, сердитый взгляд, резкие слова подтверждали то, что я поняла уже несколько дней назад: Андрас – большой кусок дерьма и от него следовало держаться подальше.
– Говорят, он живет в Кенсингтоне, – сказал Джеймс. – Учитывая, какие банды орудуют в тех краях, это неудивительно.
Я ничего не ответила, просто посмотрела на него. Когда наши взгляды встретились, я прочитала его мысли.
Попасть в Milagro’s – все равно что попасть в пасть сказочного существа, очаровавшись его яркой расцветкой и исходящим от него чудесным лазурным светом. А в его утробе витал едва уловимый запах сгнивших цветов – запах властолюбия и порочности. Я ощущала его все отчетливей.
– Не могу понять, как Зора его терпит, – выразила я свое неодобрение.
Это нелепо и даже немыслимо. Но я, наверное, здесь единственная, кто не мог привыкнуть к существующему положению вещей.
Джеймс открыл рот, собираясь что-то сказать, но в следующий момент, похоже, передумал. Мне впервые захотелось попросить его продолжить разговор: слишком много вопросов крутилось в голове, и слишком много непонятных ответов прозвучало. Я жаждала узнать больше, но понимала, что есть вещи, о которых здесь не хотели рассказывать.
Джеймс выпрямился и отвернулся, дав понять, что тема закрыта.
– Сделай два «Каберне» для шестнадцатого столика, – сказал он, махнув рукой, пресекая любую мою попытку возобновить разговор о темной стороне нашего заведения.
Не хотелось выполнять его просьбу, но нам действительно некогда болтать. Я наполнила два бокала вином, потом приняла другие заказы и больше не отвлекалась от работы, подчинившись ритму вечера.
