Вскоре я узнал, что подаренную книгу «Расстрелянный парламент» Белов переподарил-вручил Солженицыну, узнал об этом от самого Александра Солженицына.
Гибель русских солдат-мальчишек в Чечне, где Россия дала бой международному терроризму и сепаратизму, вызывала в душе Белова нескрываемую боль. Я успокаивал его, как мог, пытался отвлечь, давал ему книги и журналы, а он ни на минуту не упускал чеченскую тему из виду, продолжал страдать. Его просьбу публиковать фамилии погибших в Чечне я передал в парламентский комитет по средствам массовой информации. В некоторых газетах стали появляться подобные сведения.
Про конфликт писателя с журналом «Наш современник», где он был членом редколлегии и где публиковался в любое время и в любом объеме, я знал от него самого. По сути, это и не был конфликт. Просто Белов требовал от редактора журнала Станислава Куняева прекратить публиковать ложные данные о самоубийстве Есенина. В отличие от литератора Юрия Прокушева, сделавшего на имени Есенина десяток книг и считающего великого поэта самоубийцей, сам Белов уверен был в том, что Есенина убили.
7 ноября 1995 года Василий Иванович послал Куняеву письмо, в котором и обозначил свой протест, вызванный публикацией журнала (№ 10,1995 г.) статьи Ю. Прокушева «По пути поэта»: «Дорогой Стасик! Скорблю по поводу смерти Александра Викторовича Михайлова (так получилось, что узнал о ней только сейчас). Это был светлый русский ум, а не то, что у Прокушева (которого ты печатаешь без ведома членов редколлегии. Впрочем, не один Прокушев считает Есенина самоубийцей. (Если ты услышишь когда-либо о том, что я покончил с собой, – не верь!) Многие считают.
Вот и вы с сыном Сергеем не сказали прямо о том, что Есенин был убит, хотя только из одного вашего текста вполне ясно, что он был убит… Клевета не развеяна!
Впредь, если будешь публиковать сторонников клеветы (таких, как Прокушев), сними мою фамилию.
Независимо от этого, я хочу выйти из редколлегии. Меня останавливает одно: угроза неверной трактовки этого поступка моими единомышленниками. А так… – что от меня толку? Торчать в каждом номере не очень-то приятно.
Извини, брат. Но я «не могу иначе», как поется в бездарной песенке. Сейчас еду в Минск. В середине ноября зайду. Пока! Белов».
Конечно, из редколлегии Белов не вышел, работал в ней до последнего дня своей жизни. А редактора Станислава Куняева он не просто уважал, а ценил, гордился дружбой с ним.
Анатолий Николаевич, спасибо, братец, за письмо. У Живка (склоняется) Николича мы были с Хайрюзовым и Распутиным и съели у него целого поросенка, а я даже выпил какого-то вина (глотков 5–6).
Договорились, что полетим в Белград весной. Когда? Это зависит от того, когда будет готов Валя Распутин. Кто купит билет – не знаю, знаю, что самому мне не купить (да и Распутину тоже, насколько знаю).
Фильм о Сербии не видел. Если не трудно – достань для меня копию.
Ты молодец – написал статью о сербах. Я ничего не сделал. Не потому, что лежал в больнице, а потому, что много наобещал и не успеваю. И для «Руси» ничего нет…
Спасибо за то, что распространил статью среди депутатов. Никакой свободы печати нет. (В Вологде не ставят мою пьесу – с одной стороны евреи в театре, с другой – начальство. Читает пьесу сам губернатор.)
А какая обстановка в Волковском?
Посылаю «Север»№ 11 (в обмен на снимок), но я рассчитывал на несколько снимков. Попрошу их у Бабурина.
