И они все сразу же заговорили, причём так же одновременно, потому что та учительница, что была помоложе, сначала удивлённо таращила глаза, а та, которая была постарше, даже сделала шаг назад. А потом молодая учительница подняла руку и попросила говорить не так быстро и не так громко.
В конце концов, мамы всё-таки опять уселись на свои стулья, рядом с детьми, и задавали вопросы уже по очереди. Учительницы отвечали им и даже улыбались, но когда пришла очередь записывать детей в первый класс, мамы опять сорвались с мест и, опережая друг дружку, бросились писать на специальных листочках имена своих сыновей и дочек.
Сашутка всё это время сидела на своём деревянном стульчике и терпеливо ждала, когда они с мамой наконец пойдут в магазин за мандаринами. Ведь мама обещала их купить! А Сашутка любила мандарины за оранжевую и совсем не пупырчатую, как у апельсинов, корку, а ещё за то, что их всегда покупали перед Новым годом. А когда случалось купить мандарины летом, они всегда напоминали ей этот весёлый, чудесный праздник и возникающую по этому случаю в доме ёлку.
Когда потом мама помогала Сашутке надеть шубу, она сказала, что записала её к самой лучшей учительнице, которая в сентябре должна будет взять первоклассников. И что Сашутка, благодаря маминой прыти, будет учиться именно у неё.
Сашутка думала, что мама говорит про молодую учительницу, потому что она девочке очень понравилась. И кофточка её понравилась, и голос, и улыбающееся лицо. Ещё там, в зале, ей показалось, будто бы блестящие бисеринки на блузке отражаются прямо в глазах и начинают ярко сверкать в них, когда учительница улыбается. Но мама сказала, что она записала её к той учительнице, которая была постарше. Потому что у той, как считала мама, было больше опыта.
– Не хочу к той старушке, – заныла Сашутка, – она некрасивая. И платье у неё тоже некрасивое.
Но мама не слушала. Она сказала, что вторая учительница никакая не старушка, и чтобы Сашутка не говорила глупостей. А потом мама крепко взяла её за варежку, высунувшуюся из рукава шубейки, и повела её к выходу.
– Не хочу, не хочу, – всё твердила Сашутка, пытаясь заплакать, потому что знала, что её слёзы иногда смягчали мамины твёрдые решения.
Но заплакать ей не удалось. А мама так и продолжала тащить Сашутку, держа её за варежку. Когда они спустились вниз и вышли на улицу, холодный ветер так и обжёг Сашуткино лицо. И руки тоже обжёг. Так что пришлось ей надевать варежки, чтобы ветер чего доброго не забрался ещё и в рукава.
– На следующей неделе пойдём с тобой в школу! – прокричала ей мама, стараясь перекричать ветер, который дул обеим прямо в лицо, – и ты увидишь, как там здорово!
Но вечером у Сашутки внезапно поднялась температура, и на следующий день они никуда не пошли. Наоборот, это к ним пришла врач и, сначала осмотрев Сашутку, а затем поговорив с мамой, оставила после своего ухода кучу разных бумажек и запах поликлиники, похожий на смесь лекарств и какой-то жидкости, которой мама периодически мыла раковину. По крайней мере, Сашутке именно так и показалось, потому что этот запах долго ещё стоял у неё где-то глубоко в носу и не хотел выветриваться даже из прихожей.
И вот теперь все эти воспоминания никак не дают Сашутке заснуть. А слово «школа» представляется ей даже не то, что бы новым – оно вообще какое-то чужое.
Она приподнимается на кровати, чтобы посмотреть, спит ли Матрёна. Матрёна безмятежно спит, вытянув лапки по всей длине коврика.
